Российский рынок труда тема диссертации по экономике, полный текст автореферата

Диссертация: содержание автор диссертационного исследования: доктора экономических наук, Капелюшников, Ростислав Исаакович,

Введение. Проблемы, подходы, цели анализа.

Часть I. Российская модель рынка труда: общая характеристика.

Глава 1. Российский рынок труда в межстрановой перспективе.

1.1. Введение.

1.2. Производство, занятость, производительность труда.

1.3. Динамика безработицы и экономической активности.

1.4. Структура безработицы.

1.5. Основные тенденции в оплате труда.

1.6. Движение рабочей силы.

1.7. Общая структура потоков на рынке труда.

1.8. Характеристики институциональной гибкости.!.

1.9. Механизмы приспособления.

1.10. Реаллокация и реструктуризация на рынке труда.

Диссертация: введение по экономике, на тему "Российский рынок труда"

2.2. Исходные представления.158

2.3. Основные показатели.160

2.4. Эмпирическая база и ее особенности.166

2.5. Интенсивность движения рабочей силы и рабочих мест.169

2.6. Масштабы, структура и механизмы движения рабочих мест.172

Российский рынок труда: адаптация без реструктуризации

2.7. Движение рабочих мест и ожидания предприятий.175

2.8. Движение рабочих мест и структурные характеристики предприятий.179

2.9. Предприятия — создатели и ликвидаторы рабочих мест: сравнительный анализ.186

2.10. Перераспределение рабочей силы и рабочих мест: межстрановые сопоставления.192

2.11. Заключение.196

Глава 3. Избыточная занятость в российской промышленности: истоки проблемы и пути решения.199

3.1. Введение.199

3.2. Динамика производства и занятости.201

3.3. Трудоизбыточность: масштабы, хронология, экономическая природа.203

3.4. Трудоизбыточность и результаты экономической деятельности.209

3.5. Структура избыточной занятости.214

3.6. Причины придерживания рабочей силы.217

3.7. Согласуются ли объяснения менеджеров с действительной ситуацией на предприятиях?.222

3.8. Пути решения проблемы трудоизбыточности.227

3.9. Что привязывает "лишних" работников к их рабочим местам?.228

3.10. Парадокс избыточной занятости в условиях высокой текучести кадров.230

3.11. Заключение.232

Глава 4. Проблема задержек заработной платы: микроэкономический подход.237

4.1. Введение.237

4.2. Масштабы и динамика невыплат.241

4.3. Возможные спусковые механизмы.248

4.4. Состояние платежей и взаиморасчетов.252

4.5. Невыплаты и результаты финансово-хозяйственной деятельности.254

4.6. Невыплаты и использование рабочей силы.256

4.7. Задержки как форма гибкости заработной платы.258

4.8. Фактор оппортунистического поведения.262

Оглавление

4.9. Пути противодействия.264

4.10. Бремя невыплат в оценке руководителей предприятий.265

4.11. Невыплаты и поведение работников.272

4.12. Невыплаты и мобильность рабочей силы.276

4.13. Заключение.280

Постскриптум. Российский рынок труда после августовского шока.285

Библиографический список.300

Рынок труда — один из наиболее интересных и "странно" ведущих себя сегментов российской переходной экономики. Дискуссии об особенностях его функционирования начались практически сразу же после старта рыночных реформ и не утихают до сих пор.

Впервые автору довелось обратиться к этой теме в 1994 г. В опубликованной тогда небольшой работе исходя из опыта двух первых пореформенных лет был сделан вывод о принципиально разных путях эволюции рынков труда в России и других постсоциалистических странах1. Позднее этот тезис получил развернутое обоснование в серии эмпирических исследований, осуществленных на базе опросной статистики2. Предлагаемая вниманию читателя книга в известном смысле подводит итог этим наблюдениям.

1 Капелюшников Р. Проблема безработицы в российской экономике. М.: Центр политических технологий,

1994.

2 Aukutsionek S., Kapeliushnikov R. Labor Market in 1993 // The Russian Economic Barometer. 1994. Vol. 2. N 1; Капелюшников P., Аукуционек С. Российские промышленные предприятия на рынке труда // Вопросы экономики.

1995. № 6; Аукуционек С., Капелюшников Р. Почему предприятия придерживают рабочую силу // Мировая экономика и международные отношения. 1996. №11; Капелюшников Р., Аукуционек С. Трудоизбыточность и поведение предприятий // Мировая экономика и международные отношения. 1996. № 12; Kapelyushnikov R. Job Turnover in a Transitional Economy: The Behavior and Expectations of

Проблемы, подходы, цели анализа

В первой части, написанной в жанре обзора, предпринимается попытка дать обобщенную картину процессов, протекавших на российском рынке труда в 1990-е гг.; вторую часть составили эмпирические исследования, опирающиеся на данные предпринимательских опросов "Российского экономического барометра" (РЭБ) и посвященные проблемам движения рабочих мест, избыточной занятости и невыплат заработной платы в российской промышленности.

Сквозная тема книги — доминирование "нестандартных" форм поведения на российском рынке труда. Речь идет о таких механизмах адаптации, которые либо не встречаются в других экономиках (как переходных, так и развитых), либо имеют в них ограниченное распространение. "Нестандартность", как станет ясно из последующего изложения, не подразумевает, что такого рода механизмы заведомо неэффективны или носят "нерыночный" характер: нормативные оценки должны следовать за фактическим анализом, а не опережать его.

Чтобы расширить теоретический и исторический контекст обсуждаемых проблем, будет, по-видимому, полезно предпослать каждой из глав краткий комментарий. 1

Сегодня уже стало очевидным, что развитие российского рынка труда пошло по совершенно иному пути, чем предполагалось первоначально.

На старте рыночных реформ и затем в первые годы их проведения господствующим было ожидание лавинообразного роста открытой безработицы. И правительственные эксперты, и независимые аналитики не скупились на мрачные предсказания, из которых следовало, что Россия обречена на безработицу в масштабах, сопоставимых с масштабами безработицы в США в период Великой депрессии 1930-х гг. Приведу небольшую выдержку из своей давней работы, где отражены умонастроения, типичные для первых пореформенных лет (упоминаемые в ней суждения и оценки относятся к

Russian Industrial Enterprises // Labour Market Dynamics in the Russian Federation. Paris: OECD, 1997; Aukutsionek S., Kapelyushnikov R. Why Do Russian Enterprises Hoard Labour? // Social and Structural Consequences for Business Cycle Surveys / Ed. by K.-H. Oppenlander, G. Poser. Ashgate: Aldershot, 1998; Kapeliushnikov R. Overemployment in Russian Industry: Roots of the Problem and Proposed Solutions // Studies on Russian Economic Development. 1998. Vol. 9. N 6; Kapeliushnikov R. Overemployment at Russian Agricultural Enterprises // The Russian Economic Barometer. 1999. Vol. 7. N 1; Kapeliushnikov R. On Composition of Russian Unemployment // The Russian Economic Barometer. 1999. Vol. 7. N 2.

Введение

1994 г.): "Из многочисленных статей в прессе, выступлений политиков, интервью государственных деятелей может сложиться впечатление, что в сфере занятости Россию уже постигла катастрофа или что она вот-вот грянет. Большинство публикаций оказывается выдержано в апокалипсической тональности. Нам сообщают, что в течение нескольких ближайших месяцев свыше 10 млн. чел. могут остаться без работы; что власть нарочно искажает действительные масштабы безработицы, которая уже превратилась в национальное бедствие; что каждое пятое предприятие — это верный кандидат в банкроты; что протест миллионов людей, оказавшихся на улице, рано или поздно вызовет неминуемый взрыв и приведет к падению режима. Председатель Комитета по экономической политике Государственной Думы С. Глазьев предупреждает, что экономика России падает в три пропасти, одна из которых — пропасть безработицы; министр труда Г. Меликьян предвидит, что экономика страны не выдержит безработицы свыше 25%. Внедрять в общественное сознание катастрофизм стало делом многих пишущих и высказывающихся на темы занятости и безработицы"3.

Под знаком именно таких тревожных ожиданий проходило становление российского рынка труда. Однако этим катастрофическим предсказаниям не суждено было сбыться: приняв во внимание беспрецедентную глубину трансформационного кризиса, поразившего российскую экономику, приходится признать, что на протяжении всего переходного периода безработица удерживалась в ней на непропорционально низком уровне. (Для сравнения: в Болгарии, которая по масштабам падения ВВП и промышленного производства не намного уступала России, безработица в наиболее кризисные годы охватывала четверть всей рабочей силы!) Явно преувеличенными оказались и многочисленные прогнозы, что массовая безработица послужит детонатором серьезных политических потрясений.

Такие спонтанно возникшие способы адаптации, как административные отпуска, работа по сокращенному графику, вторичная занятость, систематические задержки заработной платы, "скрытая" оплата труда и др. — все это никак не учитывалось теми, кто ожидал от российского рынка труда "нормальной" реакции на шоки переходного периода. Лишь постепенно среди исследователей стало расти сознание, что он представляет собой достаточно специфический механизм, благоприятствующий утверждению разнообразных "нестандартных" форм экономического поведения. (Здесь нельзя пройти мимо любопытного совпадения: разговоры о неминуемой катастрофе в сфере занятости начали сходить на нет примерно тогда же, когда норма безработицы, наконец, превысила десятипроцентную отметку.)

3 Капелюшников Р. Проблема безработицы в российской экономике. С. 2.

Проблемы, подходы, цели анализа

Для стороннего наблюдателя российский рынок труда во многом предстает как собрание парадоксов. Каким образом драматическое падение ВВП могло совмещаться с относительной стабильностью занятости и умеренными масштабами открытой безработицы? Почему в России острота таких проблем, как молодежная и долговременная безработица, была явно меньше, чем во многих странах Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ)? Как мог возникнуть 4—7-кратный разрыв в уровнях общей и регистрируемой безработицы, свидетельствующий о слабости стимулов к регистрации в государственных службах занятости, — и это при том, что формально российская система поддержки безработных была не менее, а в чем-то и более щедрой, чем аналогичные системы, действовавшие в других странах с переходной экономикой? Чем объяснить, что даже в условиях глубокого экономического кризиса российские предприятия проявляли высокую активность в сфере найма рабочей силы? Как могло случиться, что вынужденные увольнения оставались скорее исключением, а доминировали увольнения по собственному желанию? Почему перемещения работников происходили на российском рынке труда с большей легкостью, чем на рынках труда других постсоциалистических стран, многие из которых уже преодолели трансформационный спад? В чем причины такого уникального явления, как невыплаты заработной платы, которому экономическая теория до последнего времени не уделяла никакого внимания?

Хотя каждому из перечисленных парадоксов посвящено немало содержательных и интересных исследований, попытки дать целостный "портрет" российского рынка труда предпринимались не часто (во всяком случае, в отечественной экономической литературе). Восполнить, насколько возможно, этот пробел и призван обзор "Российский рынок труда в межстрановой перспективе", составивший первую часть настоящей книги. Разумеется, далеко не все важные проблемы могли быть освещены в нем с одинаковой полнотой, многие из них (например, региональные аспекты занятости и безработицы) затронуты лишь пунктирно4. Акцент при этом сделан на тех характеристиках российского рынка труда, которые, по мнению автора, с наибольшей отчетливостью выражают его специфику. Однако продемонстрировать это можно лишь в сравнительно-страновой перспективе. Поэтому анализ в первой части книги имеет преимущественно компаративистскую направленность: рынки труда в России и странах ЦВЕ сопоставляются по достаточно широкому набору показателей, что и позволяет выделить отличительные черты российской модели.

4 О региональных аспектах ситуации на российском рынке труда см.: Смирнов С.Н. Региональные аспекты социальной политики. М.: Гелиос АРВ, 1999.

Введение

Нужно отметить, что зарубежные исследователи не раз задавались вопросом о причинах "аномального" поведения российского рынка труда. Как полагает В. Попов, сложились три основных концепции, которые завоевали признание среди специалистов по переходным экономикам и получили поддержку влиятельных международных организаций5.

Одна из них была предложена Р. Лэйардом и А. Рихтер, которые первыми заговорили об особом "российском пути" в сфере занятости (разработанный ими подход во многом определил оценки и рекомендации экспертов Организации экономического сотрудничества и развития)6. По наблюдениям Р. Лэйарда и А. Рихтер, российский рынок труда демонстрирует уникальную степень гибкости, которой явно не хватает рынкам труда большинства других стран, и прежде всего — стран с переходной экономикой. На этом основании было высказано предположение, что в России реструктуризация занятости будет отличаться высокими темпами и что ее удастся осуществить, минуя фазу высокой открытой безработицы.

К сожалению, эти надежды не оправдались. Хотя российский рынок труда сохранял высокую степень гибкости и подвижности, этого оказалось недостаточно, чтобы обеспечить успешную реструктуризацию занятости и не допустить прогрессирующего роста армии безработных. Исходные преимущества "российского пути", о которых писали Р. Лэйард и А. Рихтер, стали постепенно оборачиваться серьезными недостатками в долгосрочном плане. Ретроспективно их основной просчет видится в фактическом отождествлении высоких темпов движения рабочей силы, действительно присущих российской экономике, с высокими темпами движения рабочих мест. На практике интенсивный оборот рабочей силы далеко не всегда способствует формированию новой, более эффективной структуры занятости. Именно такой парадоксальный случай представляет собой переходная экономика России (эта проблема является предметом специального анализа в гл. 2).

Иной подход развивался в исследованиях С. Коммандера и других экспертов Всемирного банка7. Отличительным признаком российского рынка труда они считали сохранение огромного "навеса" избыточной занятости. По их мнению, "придерживание" излишней рабочей силы стало следствием мягких бюджетных ограничений, в которых продолжали действовать россий

5 Попов В. Белка в колесе // Эксперт. 1999. № 15.

6 Layard R., Richter A. Labour Market Adjustment — the Russian Way // Russian Economic Reform at Risk / Ed. by A. Aslund. L.: Penter, 1995.

7 Commander S., McHale J., Yemtsov R. Russia // Unemployment, Restructuring, and the Labor Market in Eastern Europe and Russia / Ed. by S. Commander, F. Corichelli. Washington: World Bank/EDI, 1995.

Проблемы, подходы, цели анализа ские предприятия, а также контроля за их деятельностью со стороны трудовых коллективов, превратившихся в результате приватизации в крупнейших держателей акций. Предприятия с доминирующей собственностью работников, как известно из соответствующего раздела экономической теории, ориентированы не столько на максимизацию прибыли и повышение эффективности производства, сколько на сохранение рабочих мест. Отсюда — установка на консервацию занятости, невысокая открытая безработица и низкие темпы реструктуризации.

Хотя сам факт сохранения российской экономикой "навеса" избыточной занятости едва ли подлежит сомнению, тенденция к придерживанию "лишних" работников, похоже, связана с действием совсем иных факторов (детальный анализ этой проблемы содержится в гл. 3). Так, предположение о ведущей роли мягких бюджетных ограничений плохо согласуется с данными опросов предприятий, из которых следует, что главным фактором, лимитирующим расширение производства, выступает нехватка финансовых средств. Не слишком убедительно выглядит и ссылка на установление рабочего контроля над деятельностью предприятий: все имеющиеся данные указывают на то, что в подавляющем большинстве случаев приватизация вела к концентрации реальной власти в руках менеджеров, а не трудовых коллективов. Более того: проводимая предприятиями политика занятости, как правило, не претерпевала особых изменений даже тогда, когда основная часть их акций переходила к внешним держателям. Наконец, сама формулировка проблемы избыточной занятости, предложенная С. Коммандером, неточна и способна вводить в заблуждение. Загадка заключается не столько в том, почему российские предприятия демонстрировали низкие темпы "сброса" рабочей силы (в действительности интенсивность ее выбытия была весьма высока), сколько в том, почему даже в условиях глубокого спада вместо замораживания найма они продолжали активно привлекать дополнительных работников.

Еще одна трактовка представлена работами Г. Стэндинга, чей подход нашел отражение в позиции Международной организации труда8. Признавая высокую степень гибкости российского рынка труда, он рассматривал ее как чрезмерную и контрпродуктивную, маскирующую действительные масштабы незанятости. С его точки зрения низкая открытая безработица, фиксируемая официальными данными, — не более чем статистическая иллюзия. Так, согласно оценкам Г. Стэндинга, каждого третьего занятого в российской промышленности следует считать "скрыто безработным". По его расчетам,

8 Standing G. The Disappearing Men: Myths and Distortions of Russian Unemployment and Women's Employment. Geneva: International Labour Organisation, 1998. См. также: Соболева И. Скрытые формы безработицы в России. М.: Ин-т экономики РАН: Центр исследований рынка труда, 1997.

Введение уровень безработицы, скорректированный на действие таких факторов, как усилившийся отток из состава рабочей силы, возросшее число отпусков по уходу за детьми, неполная занятость и т. д., составляет не менее 20—25%. А это предполагает, что реакция российского рынка труда на шоки переходного периода не слишком отличалась от стандартного сценария.

Как можно оценить этот подход, который близок и многим отечественным исследователям? Отметим, во-первых, что некоторые из выкладок Г. Стэндинга выглядят достаточно экзотично: так, он доказывает, что число безработных в России было бы выше, если бы в переходный период смертность среди мужчин оставалась на дореформенном уровне, и с учетом этого обстоятельства предлагает корректировать показатели безработицы в сторону их повышения. Во-вторых, чтобы быть последовательным, ему следовало бы делать аналогичные статистические корректировки и для других постсоциалистических стран, и во многих случаях это вело бы не к сближению, а к еще большему расхождению в уровнях безработицы между Россией и странами ЦВЕ. В-третьих, вызывает возражение само стремление подводить под общую рубрику "безработицы" множество промежуточных состояний на рынке труда: задача научного анализа состоит, скорее, в обратном — в том, чтобы как можно четче разграничивать эти феномены. Вместе с тем нужно признать, что Г. Стэндинг был первым, кто обратил внимание на то, что преобладание на российском рынке труда ценовых форм приспособления может не давать достаточных стимулов к реструктуризации занятости.

Хотя рассмотренные подходы улавливают многие важные особенности российского рынка труда, их объяснительная сила все же ограничена. На наш взгляд, интересные перспективы открывает здесь обращение к идеям современной неоинституциональной теории. С институциональной точки зрения широкое распространение на российском рынке труда разнообразных "нестандартных" способов адаптации может объясняться резким смещением центра тяжести от формальных правил и норм экономического поведения к неформальным нормам и правилам. Такое институциональное устройство позволяет быстрее реагировать на происходящие изменения (отсюда — высокая степень гибкости и подвижности российского рынка труда), но при этом сама реакция начинает принимать половинчатые формы (отсюда — низкие темпы перелива рабочей силы из неэффективных производств в эффективные).

Господство неформальных отношений (прежде всего между работниками и работодателями) способно смягчать непосредственные издержки процесса системной трансформации, снижая одновременно ее темпы. Пожалуй, самый яркий пример такой двойственности дают задержки заработной платы (более подробно эта проблема освещается в гл. 4). С одной стороны, для многих работников несвоевременные выплаты выступают как более предпочтительный

Проблемы, подходы, цели анализа и сопряженный с меньшим риском вариант адаптации, чем переход в состояние безработицы. С другой стороны, перед руководителями предприятий открывается широкое поле для злоупотреблений, так что их усилия начинают направляться на задачи, имеющие мало общего с задачами реструктуризации и повышения эффективности производства. Отсутствие у неформальных контрактов надежных механизмов защиты от оппортунистического поведения приводит к тому, что временнбй горизонт при принятии решений сужается, сложные трансакции, рассчитанные на длительный срок, вытесняются простейшими краткосрочными сделками. Но получение эффекта от глубинной, стратегической реструктуризации по определению возможно лишь в более или менее длительной перспективе. Стимулы к реструктуризации резко ослабевают, когда неэффективные предприятия имеют возможность удерживаться на плаву, перекладывая основную часть издержек приспособления на своих работников. "Адаптация без реструктуризации" — эта формула, давшая название всей книге, пожалуй, точнее всего выражает главный принцип, в соответствии с которым функционировал российский рынок труда.

Преимущество в виде относительно невысокого уровня безработицы, которое российская экономика имела в первые пореформенные годы, постепенно утрачивалось. В настоящее время по этому показателю она уже "догнала" или даже "перегнала" другие переходные экономики. Поддержание низкой открытой безработицы на первых этапах реформирования не создало необходимых предпосылок для ее стабилизации на более поздних этапах, причем одна из главнейших причин заключалась именно в замедленности процессов реструктуризации, в слабом развитии новых эффективных производств, способных генерировать повышенный спрос на рабочую силу. Отсюда — вывод, завершающий анализ в первой части книги: не исключено, что из-за отсутствия активной реструктуризации занятости в начальный период рыночных преобразований равновесие на российском рынке труда будет достигаться при достаточно высокой "естественной" норме безработицы и что краткосрочный выигрыш может обернуться существенными потерями в долгосрочной перспективе. 2

Анализ движения рабочих мест на российских промышленных предприятиях, которым открывается вторая часть книги, можно рассматривать как эмпирическое подтверждение тезиса о низких темпах процесса реструктуризации на российском рынке труда.

Введение

В последние десятилетия в экономической теории широкое развитие получили исследования, посвященные феномену движения рабочих мест. К сожалению, российским экономистам эти разработки остаются практически неизвестными. Исследование, положенное в основу гл. 2, является одним из первых в отечественной экономической литературе, где был применен новый аналитический инструментарий. Поэтому особое внимание уделяется изложению базовых понятий и методологических принципов данного подхода. Его исходная идея проста и сводится к разграничению процессов движения рабочей силы (т. е. перемещения работников) и процессов движения рабочих мест (т. е. перераспределения занятости от "свертывающихся" фирм к "расширяющимся").

Эмпирический анализ, основанный на данных регулярных опросов российских промышленных предприятий "Российским экономическим барометром" в 1993—1999 гг., приводит к парадоксальному заключению: если интенсивность оборота рабочей силы в российской экономике была выше, чем в других реформируемых экономиках, то интенсивность оборота рабочих мест ниже. Говоря иначе, российский рынок труда действовал по принципу "волчка": по большей части движение рабочей силы принимало на нем форму холостого оборота, так как темпы создания рабочих мест эффективными предприятиями и "вымывания" рабочих мест из неэффективных предприятий оставались явно недостаточными. В результате, облегчая перемещения работников между предприятиями, гибкость рынка труда не гарантировал быстрой и успешной перестройки структуры занятости9.

9 Хотя этот вывод был сделан на материале относительно небольшой по размерам выборки, он получил подтверждение в последующих исследованиях. Так, в интересной работе В. Гим-пельсона и Д. Липпольдта использовались данные обязательной статистической отчетности по всем средним и крупным предприятиям в четырех регионах России за 1996 г. Показатели оборота рабочих мест в промышленности (коэффициент создания — 1,5%, коэффициент ликвидации — 9,6%) практически совпали с аналогичными оценками РЭБ (см.: Гимпельсон В., Липполыгг Д. Оборот рабочей силы в России: основные тенденции, отраслевая специфика, региональные различия // Государственная и корпоративная политика занятости / Под ред. Т. Малевой. М.: Московский центр Карнеги, 1998). Близкий результат был получен Дж. Кенингсом и П. Уолшем для 150 фирм Санкт-Петербурга. Обследованные ими промышленные предприятия создали в течение 1996 г. 1% новых рабочих мест и сократили 7,4% (см.: Konings J., Walsh P.P. Employment Dynamics of Newly Established and Traditional Firms: A Comparison of Russia and Ukraine: Katholieke Universiteit Leuven, LICOS, Centre for Transition Economics Discussion Paper N 81. Leuven, 1999 ) В более раннем обследовании, проведенном Всемирным банком в середине 1994 г., коэффициент создания рабочих мест составил 1,5%, коэффициент ликвидации — 7,8% (Richter A., Schafler М.Е. The Performance of De Novo Private Firms in Russian Manufacturing // Enterprise Restructuring and Economic Policy in Russia / Ed. by S. Commander, Q. Fan, M.E. Schaffer. Washington: World Bank/ EDI, 1996. P. 264). На предприятиях — респондентах РЭБ темпы создания рабочих мест в 1993— 1994 гг. были примерно такими же, но что касается их "сброса", то он осуществлялся в 1,5—2 раза активнее.

Проблемы, подходы, цели анализа

Сочетание высоких показателей оборота рабочей силы с низкими показателями оборота рабочих мест составляет важнейшую, возможно, уникальную черту российского рынка труда. 3

Следующая глава посвящена проблеме "придерживания" рабочей силы.

То, что российская экономика продолжает нести массивное бремя избыточной занятости, подтверждают как официальная, так и опросная статистика. Естественно, возникает вопрос: что же препятствует скорейшему "сбросу" излишков рабочей силы? Его обсуждение полезно начать с небольшого теоретического отступления.

К изучению феномена придерживания рабочей силы экономическая наука обратилась уже давно, ему посвящена богатая теоретическая и эмпирическая литература10. Новый прорыв произошел на рубеже 1980—1990-х гт. благодаря разработке более сложных и реалистических моделей, описывающих поведение фирм на рынке труда11.

Центральная идея состоит в том, что придерживание рабочей силы рассматривается как краткосрочный феномен, порождаемый разнообразными негативными шоками и наблюдаемый в течение того периода времени, который необходим фирмам для подстройки к изменившимся рыночным условиям. Такой подход предполагает использование в анализе динамических моделей спроса на труд. Базовой можно считать модель, которая исходит из представления о существовании положительных издержек приспособления (adjustment costs) на рынке труда. В случае расширения занятости фирмы сталкиваются с издержками по найму и обучению новых работников, в случае ее сокращения — с издержками, сопровождающими высвобождение работников (выплата выходных пособий и т. п.).

10 См.: Hazledine Т. "Employment Functions" and the Demand for Labour in the Short Run // The Economics of the Labour Market / Ed. by Z. Homstein, J. Grice, A. Webb. L.: Her Majesty's Stationary Office, 1981; NickellSJ. Dynamic Models of Labor Demand// Handbook of Labor Economics / Ed. by O. Ashenfelter, R. Layard. Amsterdam: North-Holland, 1986. Vol. I; Hamermesh D.S. Labor Demand. Princeton: Princeton University Press, 1993; Hamermesh D.S., Pfann G.A. Adjustment Costs in Factor Demand // Journal of Economic Literature. 1996. Vol. 34. N 3.

11 Первоначально в динамических моделях спроса на труд для издержек приспособления использовалась квадратичная функция следующего вида:

С = c(AL)\ где С — издержки приспособления, ДL — чистое изменение занятости, с — коэффициент. Подобный выбор объяснялся "хорошими" математическими свойствами квадратичной функции. Возрождение интереса к данной проблематике было во многом связано с разработкой более сложных видов функций для издержек приспособления. Сегодня этот раздел экономической теории продолжает активно развиваться.

Введение

Чтобы пояснить логику этой модели, обратимся к рис. Представим фирму, которая действует на совершенном рынке труда, опла

Рис. 1. Механизм частичного приспособления на рынке труда й ¿1 ¿о

С чивая привлекаемых работников по рыночной ставке IV*. Линия В соот-—ветствует кривой спроса фирмы на труд, линия 5 — кривой предложения. Первоначально фирма находится в точке долгосрочного равно-весия Е0, используя труд Ь0 работников. Допустим, в результате какого-то неблагоприятного для фирмы ш изменения кривая спроса на труд сместилась влево — от И к В'. Состояние долгосрочного равновесия достигается теперь в точке Екоторой соответствует оптимальная, или "желательная", занятость V. На фирме образовался избыток рабочей силы, равный разности (£0 — П). В новых условиях эти избыточные работники становятся для фирмы источником отрицательной прибыли, так как выручка от предельного продукта их труда не возмещает выплачиваемой заработной платы. При нулевых издержках приспособления фирма мгновенно "перепрыгнула" бы из точки Е0 в точку £", уволив всех лишних работников. Но как она поступит, если эти издержки положительны?

Функция издержек приспособления представлена на рис. 1 кривой СС. Если фирма решит разом избавиться от всей избыточной рабочей силы, она столкнется с издержками приспособления, величина которых будет измеряться площадью фигуры Ь0ВЬ'. Если же она, напротив, не станет ничего предпринимать, ей придется иметь дело с издержками придерживания рабочей силы, величина которых будет измеряться площадью треугольника Е'АЕ0. Задача, стоящая перед фирмой в краткосрочном периоде, заключается в том, чтобы минимизировать сумму издержек приспособления и придерживания. Этого ей удастся достичь при равенстве предельных издержек одного и другого вида, что предполагает перемещение в точку временного равновесия Ег (Графически это означает, что фирме нужно отыскать такую точку / на кривой СС, чтобы длина отрезка ТЕХ оказалась равна длине отрезка (/£,.) В результате численность занятых сократится до человек, тогда как (£, — V) лишних работников будут по-прежнему оставаться на фирме.

Действуя в каждый следующий момент времени по тому же принципу, фирма будет постепенно сдвигаться к новой точке долгосрочного равновесия Е\ Подобный алгоритм поведения получил название механизма частичного

Проблемы, подходы, цели анализа

Рис. 2. Траектории изменения оптимальной и фактической занятости ■ при положительных издержках приспособления приспособления, поскольку приближение фактической занятости к оптимальной осуществляется здесь не мгновенно, а поэтапно, не одним прыжком, а шаг за шагом.

Предположим теперь, что речь идет не об однократном шоке, а о регулярных колебаниях в спросе на продукцию фирмы вокруг некоего устойчивого уровня, которые служат источником аналогичных колебаний в спросе фирмы на труд, как это показано на рис. 2. На этом графике линия Х0 соответствует среднему уровню занятости, вокруг которого происходят колебания, а кривая Ь'П — оптимальному с точки зрения фирмы уровню занятости в каждый данный момент времени t. При нулевых издержках приспособления траектории изменения фактической и оптимальной занятости совпадали бы. Однако когда эти издержки положительны, фактическая занятость будет колебаться в более узком диапазоне, как это представлено пунктирной линией Можно сказать, что из-за растянутости процесса адаптации во времени изменения в фактической численности персонала будут не успевать за изменениями в его "желательной" численности. Как следствие, периоды "недозанятости" будут регулярно сменяться на фирме периодами "сверхзанятости". Механизм частичного приспособления позволяет объяснить, почему амплитуда колебаний в уровне занятости оказывается обычно меньше, чем амплитуда колебаний в объемах выпуска.

Ожидания — еще один важнейший элемент динамических моделей спроса на труд. Предыдущие рассуждения неявным образом исходили из допущения, что ожидания фирмы носят точечный характер: хотя колебания в спросе на ее продукцию, а, значит, и в ее спросе на рабочую силу, происходят регулярно, они всякий раз оказываются для нее неожиданностью. Предположим теперь, что фирма, напротив, способна с абсолютной точностью предвидеть любые будущие события. Скажем, ей точно известно, что на следующей неделе из-за падения спроса на выпускаемую продукцию ее потребность в рабочей силе резко сократится, но это сокращение будет мимолетным и вскоре все вернется на свои места. В подобной ситуации никаких колебаний в численности рабочей силы, скорее всего, вообще отмечаться не будет: чтобы избежать двойных издержек, связанных сначала с увольнением части работников, а затем с их последующим наймом, фирма сочтет за лучшее какое-то время работать

Введение с неполной загрузкой персонала. Таким образом, подключение фактора ожиданий может вести к еще большему сглаживанию траектории изменения занятости12.

Парадокс состоит в том, что хотя подход, рассматривающий избыточную занятость в качестве краткосрочного феномена в условиях положительных издержек приспособления, получил широкое признание, он практически не использовался при осмыслении опыта российского рынка труда. Наибольшей популярностью пользовались объяснения, которые связывали тенденцию к придерживанию рабочей силы с сохраняющимися мягкими бюджетными ограничениями, контролем за деятельностью предприятий со стороны трудовых коллективов, патерналистскими установками российского менеджмента, действием налога на сверхнормативную заработную плату и т. д. Явно или неявно все они предполагали, что российская экономика обречена нести бремя сверхзанятости даже в гипотетической ситуации долгосрочного равновесия. По существу проблема избыточной занятости формулировалась в терминах не динамических, а статических моделей спроса на труд.

Поясним это различие на условном примере (см. рис. 3). Предположим, что некую фирму возглавляет предприниматель-альтруист, так что каждый дополнительно нанятый работник, "спасенный" от угрозы безработицы, оказывается для него источником неденежного (морального) удовлетворения. Кривая спроса на труд патерналистски ориентированной фирмы (£>') будет смещена вправо относительно кривой спроса на труд "стандартной" фирмы, стремящейся к максимизации прибыли (D). По существу работники такой фирмы будут участвовать в выпуске двух совместно производимых продуктов (joint production) — "обыч

12 Важно, однако, отметить, что сами по себе ожидания не могут порождать тенденции к придерживанию рабочей силы. Даже если бы фирмы были наделены способностью предвосхищать любые будущие события, но при этом действовали в условиях нулевых издержек приспособления, им бы не имело никакого смысла заранее начинать подготовку к предстоящим изменениям. Ведь в этом случае подстройка занятости могла бы осуществляться мгновенно — непосредственно в тот момент, когда фирмы сталкивались бы с необходимостью увеличения или, наоборот, сокращения численности персонала.

Рис. 3. Спрос на труд фирмы с патерналистскими установками и стандартной фирмы, стремящейся к максимизации прибыли

Проблемы, подходы, цели анализа ного" товара, реализуемого на рынке, с одной стороны, и "услуги", которую они станут оказывать предпринимателю самим фактом своей занятости, с другой стороны. Спрос на рабочую силу будет производным от спроса на оба эти продукта. (Конечно, линия Ъ' совсем не обязательно будет параллельна линии 0\ подключение "патерналистского" фактора может привести к изменению и формы, и угла наклона кривой спроса на труд.)

Как видно из рис. 3, по сравнению со стандартной фирмой патерналистская фирма имела бы избыток занятости, равный разности между и 1Р, даже в условиях долгосрочного равновесия. Большинство объяснений, прилагавшихся к российскому рынку труда, объединяет именно это — понимание склонности российских предприятий к накоплению излишков рабочей силы как некой долгосрочной закономерности.

Причины подобной установки понять нетрудно. Когда избыточная занятость не превышает 2—3% и сохраняется не более одного-полутора лет, это наглядно свидетельствует о ее краткосрочном характере. Но когда она охватывает до 10% всех работающих (а по оценкам некоторых авторов даже еще больше) и поддерживается в течение почти целого десятилетия, представляется естественным искать ее корни в каких-то хронических, структурных расстройствах.

Однако преимущества трактовки избыточной занятости как некой глубинной "патологии" далеко не очевидны. Во-первых, было бы наивно сводить трансформационный кризис к глобальному шоку, который испытала российская экономика в январе 1992 г. после либерализации цен. Скорее, переходный процесс нужно рассматривать как целую серию шоков — как на стороне спроса, так и на стороне предложения, как на глобальном, так и на отраслевом, локальном и индивидуальном уровнях. Поскольку последовательность таких шоков была растянута во времени, неудивительно, что и цепочка приспособлений к ним также оказалась достаточно протяженной. Во-вторых, как следует из модели частичного приспособления, скорость рассасывания избыточной занятости в конечном счете зависит от соотношения между издержками приспособления и издержками придерживания. Есть веские основания полагать, что в российской экономике это соотношение сильно смещено и что избавление от лишних работников обходится предприятиям намного дороже их сохранения. Если это так, то процесс приспособления на рынке труда будет отличаться крайней замедленностью, растягиваясь на длительное время.

Чтобы оценить вклад различных факторов в поддержание избыточной занятости, возможны две исследовательские стратегии. Первая предполагает получение информации о причинах придерживания рабочей силы непосредственно от самих руководителей предприятий. Именно такой подход был применен в исследовании, результаты которого представлены в гл. 3. Его эмпирическую базу также составили опросы российских промышленных предприятий, проводившиеся "Российским экономическим барометром".

Введение

Анализ показал, что большинство "долгосрочных" факторов, таких, как финансовая поддержка трудоизбыточных предприятий со стороны государства, налоговые соображения, сопротивление рабочих-акционеров и т. д., имели явно, второстепенное значение (о каждом из них упоминали не более 1—5% опрошенных). Намного выше был рейтинг у "краткосрочных" факторов, таких, как высокие* издержки высвобождения избыточной рабочей силы и ожидание роста спроса на выпускаемую продукцию (30—40% упоминаний). Особый случай представляет фактор директорского "патронажа". С одной стороны, мотив социальной ответственности менеджеров остается бессменным лидером опросов — на него ссылаются от половины до двух третей всех трудоизбыточных предприятий. С другой стороны, в этих ссылках явно просматривается элемент рационализации. Руководители предприятий могут выдвигать на первый план социальные и этические мотивы, рассчитывая на одобрение общества, но это еще не значит, что подобные соображения и в самом деле являются для них решающими.

К сожалению, опросная статистика позволяет лишь приблизительно оценить действительный вклад директорского "патронажа" (см. разд. 3.7). Но и этого достаточно, чтобы утверждать, что из всех "долгосрочных" факторов только патерналистские установки руководителей предприятий подходят на роль потенциального генератора избыточной занятости. В остальном тенденция к придерживанию "лишних" работников вызывается действием "краткосрочных" факторов, лежащих в основе механизма частичного приспособления.

Конечно, разграничение между долгосрочными и краткосрочными факторами придерживания рабочей силы в известной мере условно. Те же патерналистские установки менеджмента могут, с одной стороны, служить причиной сверхзанятости в долгосрочной перспективе, а, с другой, замедлять темпы ее рассасывания в краткосрочном плане. И все же наш анализ позволяет сделать вывод, что избыточную занятость продуктивнее рассматривать как динамический феномен и что динамические модели спроса на труд дают плодотворную концептуальную рамку для его изучения13.

13 Существует еще одна разновидность динамических моделей спроса на труд, также предполагающая пошаговое приближение фактического уровня занятости к оптимальному. Это так называемая модель динамической монопсонии. В ней фирма обладает монопсонистической властью на рынке труда и может манипулировать заработной платой, но лишь в краткосрочном периоде. В долгосрочном же периоде — и в этом отличие от хрестоматийного случая "полной" монопсонии — она должна оплачивать работников по рыночным ставкам, иначе не останется никого, кто бы согласился иметь с ней дело. Первой реакцией динамического монопсониста на негативный шок будет резкое снижение заработной платы, что способствует достижению сразу двух целей: лишние работники подталкиваются к добровольному уходу и обеспечивается экономия

Проблемы, подходы, цели анализа

Поэтому другая возможная стратегия заключается в том, чтобы попытаться оценить эконометрически параметры модели частичного приспособления применительно к российскому рынку труда. Такая попытка была предпринята в другой серии исследований, также опиравшихся на данные опросов "Российского экономического барометра" (их результаты кратко рассматриваются в одном из разделов в первой части книги)14. Анализ показал, что механизм частичного приспособления действует и на российском рынке труда. Было установлено, что темпы рассасывания избыточной занятости в российской промышленности крайне низки (для его полного завершения могло бы понадобиться не менее 3—5 лет) и что причина этого кроется в значительном превышении издержек освобождения от избыточной рабочей силы над издержками ее придерживания.

Таким образом, более формальный и строгий подход также свидетельствует в пользу трактовки избыточной занятости как динамического, а не статического феномена. Российские менеджеры не остаются полностью пассивными и не ведут себя хаотически на рынке труда. На появление и нарастание "навеса" избыточной занятости они реагируют предсказуемым образом: чем он массивнее, тем быстрее начинает сокращаться численность персонала — в полном соответствии с логикой механизма частичного приспособления. 4

В последней главе книги рассматривается феномен задержек заработной платы. Это, возможно, ключевой элемент российской модели рынка труда. на оплате остающегося персонала. Сохранение избыточной занятости в течение определенного периода времени обусловливается в этой модели не положительными издержками приспособления для фирм, а положительными издержками поиска для работников. Чем больше времени нужно работникам для подыскания рабочих мест с "нормальной" оплатой, тем дольше будут сохраняться на фирме излишки рабочей силы. Данный подход пользуется меньшей популярностью, чем модель с положительными издержками приспособления, поскольку в зрелых рыночных экономиках нечасто встречаются ситуации, соответствующие условиям монопсонии даже в ограниченном, "динамическом" смысле. Однако вполне вероятно, что при анализе российского рынка труда он мог бы дать интересные результаты. См. специальный обзор по проблемам монопсонии на рынке труда: Boal W.M., Ransom M.R. Monopsony in the Labor Market // Journal of Economic Literature. 1997. Vol. 35. N 1.

14 Aukutsionek S., Kapeliushnikov R. Transition in the Russian Labour Market: Enterprises' Behavior // Selected Papers Submitted to the 22nd CIRET Conference 1995 in Singapore / Ed. by A.G. Kohler, K.-H. Oppenlander, G. Poser. Miinchen: IFO Institute, 1996; Aukutsionek S., Filatotchev I., Kapeliushnikov R. Dynamic Models of Labour Demand in Russia: Some Theoretical and Empirical Results. 1998 [unpublished].

Введение

Российская экономика столкнулась с проблемой невыплат практически сразу после запуска программы радикальных рыночных реформ. Сначала ее легко было принять за случайную аберрацию, обусловленную чисто техническими причинами, а именно — физической нехваткой наличности. Правительство и Центральный банк не успевали печатать деньги и развозить их по регионам, поскольку не ожидали стремительного инфляционного рывка, который последовал за решением об освобождении цен. Из-за нехватки наличности без своевременной оплаты оставались миллионы работников как коммерческого, так и особенно бюджетного секторов. Однако параллельно с первых же месяцев 1992 г. заработал иной механизм: предприятия, чья продукция в изменившихся условиях не находила спроса, начали энергично осваивать практику неплатежей (включая недоплату собственного персонала)15. Какие бы причины ни порождали нехватку ликвидности в тех или иных конкретных случаях, она неизбежно вызывала цепную реакцию, так что российская экономика почти мгновенно оказалась покрыта плотной сетью взаимных неплатежей. В ответ предприятия начали активно переключаться на бартерные сделки и использовать разного рода денежные суррогаты, но это лишь еще больше усугубляло проблему задолженности по заработной плате, поскольку при расчетах с работниками они все равно не могли обходиться без "живых денег".

К такому развитию событий российское правительство оказалось совершенно не готово — не только институционально, но также политически. Его усилия по борьбе с неплатежами никогда не отличались особой последовательностью и были с самого начала парализованы страхом перед перспективой массовой безработицы.

К тому же, из первоначального опыта государство вынесло убеждение, что работники относятся к задержкам заработной платы на удивление терпимо. В результате его позиция начинает меняться: с определенного момента невыполнение им своих обязательств превращается из технической проблемы в осознанный политический выбор. Оправданием служили императивы макроэкономической стабилизации, аргументы о необходимости "жить по средствам". Дело в том, что, находясь в жесткой конфронтации с парламентом, исполнительная власть из года в год была вынуждена мириться с принятием нереалистических бюджетов, чтобы затем сокращать свои обязательства явочным

15 Первоначальный вклад этих факторов в генерирование задолженности по заработной плате можно оценить с помощью данных Госкомстата России. В середине 1992 г. 70% невыплат возникало по вине банков (главным образом из-за нехватки наличных денег) и 30% — по причине отсутствия средств на расчетных счетах предприятий. К концу третьего квартала отсутствием средств объяснялось уже 87%, а к концу года — 99% всех невыплат заработной платы.

Проблемы, подходы, цели анализа порядком. Это означало задержку любых платежей, если реально полученные бюджетом доходы оказывались меньше запланированных. Постепенно невыплаты начали приобретать все более универсальный характер, захватывая не только работающую часть населения, но и многие иные группы — пенсионеров, студентов, получателей социальных пособий. Вопрос о погашении задолженности сделался предметом постоянного политического торга между федеральным центром и регионами, а непрозрачность межбюджетных отношений открыла широкое поле для злоупотреблений. В более общем смысле поведение государства, не считавшего себя жестко связанным какими бы то ни было обязательствами, окончательно подрывало дисциплину контрактных отношений, становясь своего рода примером для подражания для остальных субъектов экономики.

Не менее активно, чем к секвестрованию (законодательно оформленному или по факту), правительство прибегало к покрытию бюджетных дефицитов за счет крупномасштабных заимствований. Это создавало мощные стимулы к переключению всех финансовых потоков (включая средства, предназначенные для оплаты работников) на вложения в краткосрочные государственные обязательства. (Многие исследователи отмечают, что резкий скачок в объемах задолженности по зарплате и социальным выплатам пришелся на период расцвета рынка ГКО.) Кроме того, непрерывное наращивание государственного долга означало поддержание реальной ставки процента на сверхвысоком уровне, что еще больше усугубляло проблему ликвидности, фактически перекрывая предприятиям доступ к кредитным ресурсам.

Импульсы, исходившие от государства, усиливались особенностями микроэкономической среды. В России стандартные стабилизационные меры осуществлялись при отсутствии полномасштабных структурных реформ. Предприятия продолжали действовать в условиях "мягких институциональных ограничений", что оборачивалось глубокими искажениями в системе экономических стимулов. В частности, это позволяло им амортизировать любые неблагоприятные изменения за счет принудительных заимствований у собственного персонала, перекладывая на него основную тяжесть издержек приспособления. Сам факт доступности и ненаказуемости такой формы поведения (в чем предприятия быстро смогли убедиться) привел к тому, что она стала обрастать все большим числом функций. Предприятия начали активно использовать ее в самых разных контекстах, при решении самых различных задач. Парадоксально, но углубление рыночных реформ в России сопровождалось не сокращением, а почти непрерывным нарастанием объема задолженности по заработной плате. За весь период реформ так и не сформировалось действенных дисциплинирующих механизмов, способных ограничить практику невыплат. В конце концов она оказалась прочно вмонтирована в российскую модель рынка труда.

Введение

Задержки заработной платы представляют собой сложное, многомерное явление, связанное с действием целого комплекса экономических, социальных и политических факторов. Однако изучалось оно явно недостаточно. В отечественной литературе можно указать лишь на пионерные исследования Л. Гордона16. Немало глубоких и интересных работ появилось в последние годы за рубежом17, но и в них многие парадоксы, возникающие при попытках осмысления феномена невыплат, остались без разрешения.

В экономической истории известно немало примеров, когда в отдельных странах возникали массовые задержки зарплаты. Однако чаще всего они являлись отражением кризиса государственных финансов, затрагивая главным образом государственных служащих ("бюджетников", по российской терминологии). Российская ситуация уникальна прежде всего масштабами задолженности по оплате труда в коммерческом секторе.

Хотя эскалация невыплат в этом секторе также во многом провоцировалась кризисным состоянием государственных финансов, ее нельзя считать всего лишь побочным продуктом неурегулированности бюджетных проблем. Она обладала собственной логикой и динамикой. Именно эта сторона проблемы (с теоретической точки зрения, пожалуй, наиболее "загадочная" и интересная) стала предметом специального обследования, проведенного "Российским экономическим барометром" осенью 1999 г. Эта попытка рассмотреть феномен невыплат в микроэкономической перспективе представлена в гл. 4.

Задержки заработной платы ставят перед исследователями ряд непростых вопросов. Каковы общие условия, делающие возможным такое в общем-то нестандартное поведение работодателей? Что конкретно заставляет их прибегать к невыплатам заработков? И, наконец, почему работники готовы с ними мириться?

16 К изучению общественных проблем труда в России первой половины 90-х годов: субъекты и объекты социально-трудовых отношений / Л. Гордон, В. Кабалина, В. Комаровский, С. Перегудов. М.: ИМЭМО РАН, 1996. (Социально-трудовые исследования. Вып. V); Гордон Л. Когда психология важнее денег // Мировая экономика и международные отношения. 1998. № 2, 3.

17 Alfandari G., Shaffer М.Е. Arrears in the Russian Enterprise Sector // Enterprise Restructuring and Economic Policy in Russia; Clarice S. Trade Unions and the Non-Payment of Wages in Russia // International Journal of Manpower. 1998. Vol. 19. N 1/2; Desai P., Idson T. To Pay or not to Pay: Managerial Decision Making and Wage Withholding in Russia: Columbia University Economics Department Working Paper N 9899-05.1998; Earle J.S., Sabirianova K.S. Understanding Wage Arrears in Russia: SITE Working Paper N 139. 1998; Earle J.S., Sabirianova K. Equilibrium and Wage Arrears: A Theoretical and Empirical Analysis of Institutional Lock-In in Russia. Draft 1999-11-24; Gimpelson V. Politics of Labor Market Adjustment (The Case of Russia): Collegium Budapest, Institute for Advanced Study Working Paper N 54. Budapest, 1998; Lehmann H., Wardsworth J., Acquisti A. Grime and Punishment: Job Insecurity and Wage Arrears in the Russian Federation: IZA Discussion Paper N 65. Bonn, 1999; Lehmann H., Wardsworth J., Yemtsov R. A Month for Company; Wage Arrears and the Distribution of Earnings in Russia. 2000. May [mimeo].

Проблемы, подходы, цели анализа

Чтобы ответить на первый из этих вопросов, потребовался бы развернутый анализ институционального "каркаса" российской переходной экономики. Для наших задач достаточно заметить, что в пореформенный период в России сформировалась специфическая институциональная среда, в которой систематическое несоблюдение агентами принятых на себя обязательств, как правило, не предполагало сколько-нибудь серьезных ответных санкций. В подавляющем большинстве случаев это не грозило им ни вытеснением с рынка, ни отчуждением активов, ни судебным преследованием, ни смещением с занимаемых постов, ни потерей репутации, ни моральным осуждением. В условиях слабой защищенности контрактов (в том числе — трудовых) баланс выгод и издержек оказывался резко смещен в пользу их неисполнения. Импульсы к нарушению контрактных обязательств возникали на каждом шагу, при любых, даже самых незначительных возмущениях экономической среды.

Какие же факторы служили главными "триггерами", запускавшими процесс накопления задолженности по заработной плате на тех или иных конкретных предприятиях? Исследователями было выдвинуто немало правдоподобных гипотез о возможных спусковых механизмах невыплат, но до сих пор они не подвергались систематической эмпирической проверке. В обследовании РЭБ этой проблеме было уделено особое внимание.

Схематически все предлагавшиеся объяснения можно разделить на две большие группы: в первой решения руководителей предприятий об отсрочке выплат трактуются как преимущественно "вынужденные", во второй — как преимущественно "добровольные". В одном случае речь идет об объективных обстоятельствах, обрекающих предприятия на задержки зарплаты (нехватка ликвидных средств, низкая эффективность и т. д.), в другом — о сознательной политике менеджмента, манипулирующего сроками оплаты ради достижения тех или иных специальных целей (будь то снижение затрат на рабочую силу, "выдавливание" с предприятий ненужных работников, получение финансовой помощи от государства, прямое присвоение средств, предназначенных для оплаты персонала, и т. д.). Конечно, это не исключает возможности более широкого и комплексного взгляда, сочетающего элементы обоих подходов.

Как показал наш анализ, ведущая роль в генерировании невыплат принадлежит все-таки факторам первого типа; факторы второго типа обычно подключаются на более поздних стадиях, уже после того, как предприятие попало в ряды неплательщиков.

Однако последовательный микроэкономический подход требует, чтобы поведение экономических агентов описывалось и интерпретировалось в терминах альтернативных издержек (opportunity costs). Экспертные оценки руководителей предприятий, полученные в ходе специального опроса РЭБ,

Введение позволяют подойти к решению этой задачи. С одной стороны, они свидетельствуют о том, что задержки заработной платы серьезно затрудняют нормальный ход хозяйственной деятельности. С другой — из них следует, что различные меры, способные обеспечить соблюдение установленных сроков оплаты, могут сопровождаться не меньшими затратами и потерями (как денежными, так и неденежными). С микроэкономической точки зрения тот факт, что российские предприятия чаше выступают в качестве "вынужденных", а не "добровольных" неплательщиков, означает одно: их попытки обеспечить своевременность выплат любой ценой (скажем, за счет банковских кредитов) были бы сопряжены со столь значительными издержками, что для многих решение об очередной отсрочке зарплаты оказывается оптимальным, если не единственно возможным.

В то же время задержки заработной платы едва ли могли бы получить повсеместное распространение, если бы не исключительно высокая степень терпимости, с какой относились к ним сами работники. Предельный срок, в течение которого они готовы трудиться, не получая никакой оплаты, оценивался респондентами РЭБ в 5—6 месяцев. Ясно, что при таком запасе "долготерпения" реакция работников неспособна служить действенным ограничителем практики невыплат. Объясняется это обшей слабостью их переговорных позиций.

С одной стороны, "голос" работников почти не слышен, так как в их распоряжении нет эффективных инструментов защиты своих интересов. Как показывают эмпирические наблюдения, их активность в противодействии невыплатам (будь то прямое участие в выработке решений по вопросам занятости и оплаты труда, организация забастовок или обращения в суды) совершенно несоизмерима с масштабами проблемы. С другой стороны, возможности их выхода на открытый рынок также ограничены: перспектива существовать на пособие по безработице не слишком привлекательна, а шансы отыскать работу, где бы зарплата выплачивалась вовремя, как правило, минимальны. В результате многие продолжают держаться за имеющиеся рабочие места невзирая на систематические нарушения сроков оплаты.

В конечном счете и менеджеры, и работники сходятся в выборе задержек зарплаты как меньшего из возможных зол; на рынке труда устанавливается равновесие с устойчиво высоким уровнем невыплат.

Эмпирический анализ поведения предприятий на рынке труда демонстрирует, что практика невыплат имеет глубокие корни на микроуровне. Она подкрепляется всем комплексом положительных и отрицательных стимулов, определяющих выбор конкретных вариантов адаптации. По-видимому, российской экономике предстоит еще долгое время нести на себе бремя

Проблемы, подходы, цели анализа зарплатных" долгов. В относительно благоприятные периоды они будут активно рассасываться, однако любые неблагоприятные изменения будут давать толчок для их очередной эскалации. В сложившихся институциональных условиях перевод российской экономики в режим с нулевым уровнем невыплат едва ли осуществим; вероятность их возвращения будет постоянно сохраняться даже при достижении устойчиво высоких темпов роста.

Задержки заработной платы — это как бы квинтэссенция российской модели рынка труда. На их примере лучше, чем на каком-либо другом, можно проследить специфику функционирования неформальных институтов, их спонтанного возникновения в ответ на неблагоприятные внешние воздействия и последующего освоения, распространения и закрепления в качестве привычных образцов поведения. Всякий институт — это средство согласования ожиданий: формируя ожидания, он обретает устойчивость. Институциональная инерция обеспечивает воспроизводство устоявшихся моделей неформального взаимодействия, даже когда они доказали свою дисфункциональность с точки зрения интересов долгосрочного развития.

Чтобы преодолеть инерцию, заданную практикой невыплат, по-видимому, потребуется постепенная перенастройка всей институциональной системы, сформировавшейся в шоковой среде первых пореформенных лет. * *

Отличительные черты российской модели рынка труда вырабатывались в условиях глубокого трансформационного кризиса. Этим объясняется, почему на протяжении большей части книги наш анализ фокусируется на периоде 1992—1998 гг. В 1999 г. в российской экономике был впервые зафиксирован статистически значимый рост валового внутреннего продукта и промышленного производства, причем его предпосылки были во многом подготовлены экономическими потрясениями в августе предыдущего года.

Естественно спросить: насколько устойчивой в своих ключевых характеристиках оказалась сложившаяся модель рынка труда? Что нового принесли с собой августовский шок и последовавший за ним экономический подъем? Как отразились произошедшие перемены на динамике открытой безработицы? Сохранили ли свое значение нестандартные формы адаптации, получившие широкое распространение на российском рынке труда, или они начали постепенно выходить из употребления? Обсуждение этих вопросов отнесено в заключительный раздел книги, где прослеживаются основные тенденции "послеавгустовского" развития. Его можно рассматривать как своеобразный постскриптум к тем выводам и оценкам, которые формулируются в предшествующих разделах.

Введение

При подготовке настоящей книги к изданию многие коллеги взяли на себя труд ознакомиться с составившими ее исследованиями. Я благодарен Н. Вишневской, Т. Горбачевой, Л- Ельцовой, В. Кабалиной, М. Колосницыной, Д. Липполыггу, Т. Малевой, П. Смирнову, Н. Червакову, Т. Четверниной и М. Шухгальтер за поддержку, советы и содействие в получении необходимых данных. Я чрезвычайно признателен за развернутые критические комментарии Л. Гордону, чьи оригинальные исследования, где подчеркивается многомерность и внутренняя противоречивость процессов, протекающих в переходном российском обществе, помогали автору избегать односторонних интерпретаций. Мои представления о специфике российского рынка труда обогащались и уточнялись в ходе многолетних неформальных дискуссий с В. Гимпельсоном, которому я также выражаю искреннюю благодарность; результаты его обширных исследований и разрабатываемый в них общий подход во многом перекликаются с основными идеями книги.

Это издание едва ли могло состояться без постоянной помощи сотрудников "Российского экономического барометра" — А. Батяевой, И. Баши-ровой, А. Забелина, Т. Сержантовой и Г. Чуркиной. Моя особая признательность — С. Аукуционеку, руководителю проекта "Российский экономический барометр", в соавторстве с которым был выполнен целый ряд исследований, посвященных особенностям поведения российских предприятий на рынке труда. Уникальная база данных РЭБ часто позволяет увидеть российскую переходную экономику в неожиданных ракурсах.

В заключение хотелось бы еще раз подчеркнуть, что российский рынок труда представляет собой интереснейшее и в чем-то уникальное явление. И если эта книга хотя бы отчасти поможет лучшему пониманию принципов его работы, автор будет считать свою задачу выполненной.

Диссертация: заключение по теме "Экономическая теория", Капелюшников, Ростислав Исаакович,

4.13. Заключение

• ужесточать формальные санкции за нарушение установленных сроков оплаты (это может быть расширение зоны персональной ответственности менеджеров за несоблюдение индивидуальных и коллективных трудовых контрактов, начисление пени на накопленную задолженность по заработной плате, ускоренное банкротство предприятий с просроченными обязательствами перед работниками, наделение трудовых инспекций дополнительными полномочиями и т. п.);

• усиливать переговорные позиции работников в их взаимоотношениях с работодателями (более широкое распространение правовой информации, обеспечение большей автономии профсоюзов, увеличение пропускной способности судебной системы, повышение пособий по безработице и т. д.).

Развитие российской промышленности в 1999 г. стало своеобразным естественным экспериментом, дающим наглядное представление о том, какая часть "зарплатных" долгов может быть ликвидирована за счет макроэкономических факторов. Инфляционный всплеск, последовавший за августовским кризисом 1998 г., привел к обесценению накопленной задолженности примерно на треть, а начавшееся вскоре оживление позволило сократить ее еще примерно на столько же. Оставшуюся часть можно рассматривать как обусловленную действием структурных факторов. Для ее устранения необходима переналадка всей системы стимулов (как положительных, так и отрицательных), направляющих поведение предприятий на рынке труда. Речь идет об институциональных изменениях, которые ужесточали бы санкции за несвоевременную оплату и/или усиливали переговорные позиции работников.

Обсуждение нормативных аспектов проблемы невыплат выходит за рамки настоящей работы. Отметим только, что кажущиеся, на первый взгляд, привлекательными меры (вроде предоставления целевых субсидий на погашение "зарплатных" долгов или контролируемой инфляции) способны принести лишь временное облегчение. На деле они будут загонять болезнь вглубь, создавая условия для восстановления задолженности в больших масштабах. Вместе с тем многие из предлагавшихся радикальных решений (вроде введения уголовной ответственности руководителей предприятий за задержки зарплаты) способны привести к еще более глубоким искажениям в функционировании рынка труда. Сверхжесткий подход, успешно примененный некоторыми восточноевропейскими странами на ранних этапах рыночных реформ, мог сработать, пока число неплательщиков зарплаты оставалось ограниченным. Однако в условиях, когда почти каждое второе-третье предприятие в российской промышленности обременено долгами по заработной плате, применение сверхжестких санкций невозможно как по экономическим, так и по политическим причинам38.

38 В1998 г. в Уголовный кодекс Российской Федерации были внесены дополнения, установившие уголовную ответственность за нарушения сроков оплаты, но лишь при условии, если задержки носили умышленный характер. Это условие делает данную статью Уголовного кодекса реально не работающей.

Глава 4. Проблема задержек заработной платы: микроэкономический подход

Время для радикальных решений, по-видимому, упущено, положительные результаты может дать лишь постепенная перенастройка институциональной системы. На наш взгляд, политика в этой области должна быть предельно осторожной. Вероятно, здесь необходимы пошаговые изменения, причем идущие по нескольким направлениям одновременно. Очевидно также, что попытки решить проблему невыплат в коммерческом секторе при продолжающемся невыполнении своих обязательств государством были бы обречены на неудачу.

В сложившихся условиях нужно быть готовым к тому, что при любых, даже незначительных перепадах рыночной конъюнктуры задержки зарплаты будут напоминать о себе вновь и вновь. Этот механизм приспособления хорошо освоен российским рынком труда, весьма удобен для предприятий и стал привычным для работников. Общий вывод, вытекающий из нашего исследования задержек зарплаты на микроуровне, не слишком оптимистичен: в обозримой перспективе перевод российской экономики в режим с нулевым уровнем невыплат едва ли осуществим, так что ей предстоит еще долгое время нести груз связанных с ними проблем.

Финансовый кризис в августе 1998 г., разразившийся после известных решений российского Правительства и Центрального банка о дефолте по краткосрочным государственным обязательствам, девальвации рубля и моратории на валютные платежи российских фирм их зарубежным партнерам, стал переломным моментом в развитии переходной экономики России. Он привел к краху крупнейших банков и общему параличу всей финансовой системы, четырехкратному обесценению национальной валюты и стремительному взлету инфляции, резкому падению ВВП и драматическому обесценению доходов населения. Но одновременно августовский макроэкономический шок создал предпосылки для выхода российской экономики из беспрецедентного по продолжительности спада, длившегося почти целое десятилетие. Обвал курса рубля повысил ее конкурентоспособность, дав мощные стимулы импортозамещению и расширению экспорта. В сочетании с резким повышением мировых цен на сырье (прежде всего — энергетические ресурсы, составляющие основную статью российского экспорта) это позволило переломить инерцию кризисного развития и вывело российскую экономику на траекторию

Постскриптум роста. Уже к концу 1998 г. ситуация стабилизировалась, а на протяжении большей части 1999 г. наблюдался энергичный рост ВВП и особенно — промышленного производства.

Столь быстрым восстановлением после кризисных потрясений российская экономика была во многом обязана отсутствию тесных взаимосвязей между финансовым и реальным секторами. Главный удар пришелся по новому частному сектору (торговле, рекламе, финансовым услугам и т. п.). Пертурбации в традиционном секторе (охватывающем ведущие отрасли материального производства) носили краткосрочный характер и были в основном связаны с временной невозможностью осуществления расчетов из-за ступора банковской системы, а также с "зависанием" средств части предприятий в проблемных банках. Но общий эффект с точки зрения стимулов для развития реального сектора был, несомненно, положительным.

Как и всегда в подобных случаях, по горячим следам августовского кризиса не было недостатка в пессимистических прогнозах, предрекавших грядущее закрытие многих тысяч предприятий, массовые высвобождения рабочей силы и неминуемую катастрофу на рынке труда. Какс*й же на деле оказалась его реакция на макроэкономический шок и последовавшее за ним вскоре оживление производства? Как произошедшие изменения отразились на динамике заработной платы, занятости и безработицы? В какой мере при амортизации последствий очередного спада были задействованы "нестандартные" формы адаптации, сложившиеся в предшествующий период, и что стало происходить с ними позднее, в непривычных для переходной российской экономики условиях подъема? "Портрет" российской модели рынка труда был бы неполон без анализа ключевых тенденций послеавгустовского развития.

Начнем с того, что все основные индикаторы, по которым можно судить о состоянии рынка труда, отреагировали на события августа 1998 г. практически мгновенно (см. рис. П.1—П.4). Уже со следующего месяца наблюдается рост численности официально зарегистрированных безработных и уменьшается заявленный спрос на рабочую силу; увеличиваются потери рабочих мест на средних и крупных предприятиях и расширяется охват их персонала административными отпусками и переводами на сокращенное рабочее время; обозначается глубокий "провал" в динамике реальной заработной платы и скачкообразно возрастает объем задолженности по оплате труда. Но сохраняются отмеченные негативные тенденции очень недолго и уже на рубеже 1998—1999 гг. их действие затухает; при этом реакция количественных показателей была выражена достаточно слабо и явно не соответствовала масштабам разразившегося кризиса.

Российский рынок труда после августовского шока

1998 1999

•—Ч3>—" Индекс реальной заработной платы (декабрь 1997 г. = 100%) —(2>— Индекс задолженности по оплате труда (декабрь 1997 г. = 100%) —О— Индекс количества предприятий-должников (декабрь 1997 г. = 100%) —®— Индекс численности работников, имеющих невыплаты (январь 1999 г. = 100%)

Рис. ПЛ. Динамика реальной заработной платы и задолженности по оплате труда (1998—1999 гг.), %

Как и в предшествующих кризисных эпизодах, основной удар приняла на себя заработная плата. В конце 1998—начале 1999 гг. месячные темпы снижения реальных заработков достигали 10—20% (рис. П.1). Но поскольку дщнамика цен производителей сильно отставала от динамики потребительских цен, сокращение "производственной" реальной заработной платы было намного скромнее, чем "потребительской". Это объясняется особенностями августовского макроэкономического шока, выразившегося в обвальном обесценении рубля, что означало резкое удорожание импортных потребительских товаров (сходное соотношение между темпами изменения ИЦП и ИПЦ наблюдалось в первые месяцы после "черного вторника" в 1994 г.). Тем не менее эффект от сокращения реальной заработной платы был настолько внушителен (по официальным оценкам, кумулятивное падение с августа 1998 г. по февраль 1999 г. составило 40%), что он обеспечил ощутимое снижение, издержек на рабочую силу даже несмотря на замедленную динамику цен производителей.

Постскриптум

Наиболее оперативно отреагировала скрьггая оплата труда (прежде всего — в новом частном секторе). Многие фирмы существенно сократили либо полностью прекратили выплаты "черным налом", широкое распространение получила практика перевода "долларовых" зарплат в "рублевые" по прежнему, докризисному курсу, что означало их фактическое снижение в 3—4 раза. (Понятно, что для официальной статистики подобные формы адаптации оставались за кадром.)

Активная ценовая подстройка сделала количественную подстройку почти ненужной. Согласно официальным данным Госкомстата России, для общей занятости августовские потрясения прошли практически незаметно: после кризиса численность занятых в экономике продолжала уменьшаться с той же скоростью, что и до кризиса, приблизительно на 100 тыс. человек в месяц (уже в феврале 1999 г. она стабилизировалась). Что касается средних и крупных предприятий, то здесь чувствительность занятости оказалась несколько выше. Нижняя точка была достигнута в январе 1999 г., общее сокращение рабочих мест по сравнению с их предкризисным количеством составило 2,7%. Примерно того же порядка была реакция показателей рабочего времени: в конце 1998 г. средняя продолжительность труда была на 1—2% меньше уровня годичной давности.

Похоже, б&пылие потери в занятости понесли малые предприятия: к середине 1999 г. численность их персонала уменьшилась на 6,5% по сравнению с докризисным уровнем — с 7,8 до 7,5 млн. человек.

Макроэкономические неурядицы практически не отразились на интенсивности найма и выбытия рабочей силы (рис. П.2). В четвертом квартале

1998 г. коэффициент найма оставался примерно на том же уровне, что и в третьем квартале, а коэффициент выбытия вырос всего на 0,4 процентного пункта1. Почти неразличимой была и активизация процесса высвобождения рабочей силы: квартальный коэффициент вынужденных увольнений повысился с 0,6 до 0,7%. Произошло также небольшое сокращение доли вакантных рабочих мест (по данным отчетности средних и крупных предприятий) — с 0,9% в середине до 0,8% в конце 1998 г. и затем до 0,7% в начале следующего

1999 г.

Характерно и то, как повели себя после августовского кризиса показатели регулируемого рынка труда. Уровень регистрируемой безработицы увеличился всего на 0,2 процентного пункта (с 2,5% в августе 1998 г. до 2,7% в феврале 1999 г.), заявленный спрос на рабочую силу сократился на 0,17

1 ГоскомстатРоссии публикует данные о принятых и выбывших работниках нарастающим итогом с начала года. Нами они пересчитаны для каждого квартала в отдельности.

Постскриптум чел.

7 •

1 Д Ш IV V VI УПУШИ X Д Д .1 П ШГУ V VI УП УШ IX X XI ХЦ 1998 1999

Уровень регистрируемой безработицы, % —<2>— Коэффициент вакансий, % Коэффициент напряженности на рынке труда, чел.

Рис. П.З. Динамика основных показателей регулируемого рынка труда (1998—1999 гг.)

Однако наибольший интерес для нас представляют данные выборочных обследований рабочей силы. Последнее докризисное обследование было проведено Госкомстатом России в октябре 1997 г., следующее по времени — вскоре после августовского краха в октябре 1998 г. и затем еще одно — в феврале 1999 г. Их результаты позволяют примерно оценить краткосрочный и среднесрочный эффекты макроэкономического шока с точки зрения динамики общей безработицы.

Согласно этим данным, в октябре 1997 г. уровень общей безработицы составил 11,8 %, в первые месяцы после кризиса он повысился до 13,3%, а еще через несколько месяцев достиг отметки 15,0% (табл. П.1). "Прибавка" по сравнению с показателями 1997 г. составила 3,2 процентного пункта — нетривиальная величина по меркам российского рынка труда. Может пока

Российский рынок труда после августовского шока заться, что "мотовская" безработица достаточно активно отреагировала на августовские потрясения в макроэкономической сфере и что это плохо согласуется с обычным поведением российского рынка труда в кризисных ситуациях.

Однако интерпретация представленных оценок сталкивается с определенными затруднениями. Прежде всего возникает вопрос: какая часть общего прироста безработицы с октября 1997 г. по октябрь 1998 г. действительно явилась результатом кризиса, а какая относится к более раннему, еще докризисному периоду?

Обратимся к данным о численности безработных с продолжительностью поиска работы до трех месяцев (поскольку обследование в 1998 г. проводилось в октябре, эта группа включает в основном тех, кто влился в ряды безработных уже после августовских потрясений). Обследование 1998 г. зафиксировало 1,97 млн. таких "краткосрочных" безработных, что практически не отличалось от показателей 1997 г. — 1,91 млн. человек (табл. П.1). Таким образом, дополнительный приток в безработицу, который предположительно можно "вменить" кризису, составлял ничтожную величину — примерно 50 тыс. человек, или менее 0,1% от численности экономически активного населения. Это дает веские основания полагать, что ббльшую часть прироста общей безработицы, произошедшего между обследованиями 1997 и 1998 гг., следует отнести к докризисному периоду.

Сложнее оценить среднесрочный эффект августовского шока. Дело в том, что с 1999 г. Госкомстат России перешел на квартальную периодичность проведения выборочных обследований, а кроме того произвел полную смену самой выборки. При этом, если в ходе более ранних годовых обследований опрашивалось свыше 160 тыс. человек в возрасте от 15 до 72 лет (0,15% населения данного возраста), то начиная с 1999 г. каждое квартальное обследование стало охватывать 64—65 тыс. человек (0,06% населения указанного возраста). Как следствие, оценки до и после перехода на новый формат могут быть не вполне сопоставимы.

Предположение об их неполной "состыкованности" подтверждается анализом фактических данных (см. табл. П.1). Так, в февральском обследовании 1999 г. численность безработных оказалась на 1,5 млн. человек больше, чем в октябрьском обследовании 1998 г. Если бы главной причиной этого был недавний макроэкономический шок, то, скорее всего, следовало бы ожидать бурного притока в состав безработицы. Однако на деле никакого сверхактивного наплыва "новичков" не наблюдалось: краткосрочная безработица в этот период уменьшилась, причем весьма ощутимо — на 250 тыс. человек.

Тогда остается предположить, что всплеск безработицы был связан с резким замедлением оттока из ее рядов. Действительно, как следует из данных табл. П.1, на рубеже 1998—1999 гг. имело место значительное увеличение численности лиц с длительными сроками поиска работы (свыше года).

Постскриптум

В феврале 1999 г. долгосрочная безработица охватывала 4,84 млн. человек, что означало рост по отношению к октябрю 1998 г. на 1,2 млн. Но здесь обнаруживается неувязка. Дело в том, что участвовать в формировании этого пула хронически безработных могли только те, кто на момент предыдущего обследования уже находились без работы свыше 8месяцев. Численность лиц, входивших в октябре 1998 г. в эту категорию, ориентировочно можно оценить в 4,89 млн. человек (3632 тыс. + 957 тыс. + 1/3 х 910 тыс.), что дает величину, почти совпадающую с численностью длительно безработных в феврале 1998 г. — 4,84 млн. (см. табл. П. 1). Получается, что за прошедшее между обследованиями время лишь у 1% всех безработных с указанными интервалами незанятости поменялся статус, т. е. отток в состояние занятости или в состояние экономической неактивности был среди них практически нулевым. Однако статистически такая ситуация трудно представима. Например, для периода с февраля по май 1999 г. аналогичный расчет показывает, что около трети безработных со средними и длительными интервалами незанятости (9 месяцев и больше) либо нашли работу, либо перешли в состав экономически неактивного населения.