Человеческий капитал в реформируемой России: демографическое измерение тема диссертации по экономике, полный текст автореферата

Диссертация: содержание автор диссертационного исследования: кандидата экономических наук, Демченко, Тимофей Анатольевич

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. ЭВОЛЮЦИЯ РОЛИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО 6 ФАКТОРА В ТЕОРИЯХ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РОСТА И РАЗВИТИЯ

1.1. Теории модернизации как экономического роста

1.2. Концепция человеческого капитала

1.3. Человеческое развитие

ГЛАВА 2. ДЕФОРМАЦИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО КАПИТАЛА

РОССИИ В 90-Е ГОДЫ: ВКЛАД ПРЕЖДЕВРЕМЕННОЙ СМЕРТНОСТИ

2.1. Причины преждевременной смертности

2.2. Возрастные аспекты смертности

2.3. Региональные особенности;

2.4. Потери человеческого капитала вследствие 108 преждевременной смертности

Диссертация: введение по экономике, на тему "Человеческий капитал в реформируемой России: демографическое измерение"

Современное видение общественного развития отводит человеку центральное место не только традиционно в духовной сфере общественной жизни, но и в кругообороте воспроизводственных связей. Именно человек выступает движущей силой развития общества за счет накопления и использования производительных сил и знаний, передающихся от поколения к поколению. Эта идея, реализованная в категории «человеческий капитал», лежит в основе новых теорий устойчивого развития человечества, новой концепции национального богатства, предлагаемой специалистами ООН, в основе моделей, с помощью которых определяется воздействие человеческого потенциала на темпы роста ВВП.

Приоритет развития человеческого капитала носит универсальный характер для развитых и развивающихся стран, для стабильных экономик и систем, переживающих модернизацию, что подтверждено многочисленными исследованиями [Т.Шульц, Г.Беккер, Л.Туроу, У.Боуэн, М.Фишер, Р.Солоу, Дж.Кендрик, Р.Лукас, Г.Мэнкью, Д.Ромер, Д.Уэйл, Г.Псачаропулос, Д.Родрик, В.С.Гойло, Р.И.Капелюшников, В.И.Марцинкевич М.М.Критский, С.А.Курганский и др.]. Попытки выстроить стратегию реформ, игнорирующую потребности человеческого развития, обречены на неудачу, что собственно и демонстрируют десятилетние итоги преобразований в России.

По-видимому, нельзя не согласиться с тем, что именно динамика смертности в 90-е годы в наиболее концентрированном виде отразила негативные изменения во всех аспектах человеческого развития. И связано это, прежде всего, с такими факторами, как углубление социальной дифференциации населения, рост бедности, перманентные всплески социальной напряженности, криминализация общественной жизни, а также разрушение механизмов социальной поддержки, включая проблемы пенсионного обеспечения, здравоохранения и т.д. Этими факторами в значительной степени обусловлены драматические изменения смертности в 90-е годы, а также новые явления в тендерных, региональных, возрастных особенностях и причинах смерти.

Казалось бы, проблема смертности российского населения относится к числу наиболее изученных. Ей посвящены десятки публикаций российских и зарубежных авторов [Е.М.Андреев, В.М.Школьников, С.П.Ермаков, С.А.Щербов, Н.С.Гаврилова, В.А.Апёегзоп, В.О.БПуег, Ь.СЬепе^ О.Ьеоп, М.МсКее, М.ЕИшап, Р.МеБ^, Д.УаШп и др.]. Вместе с тем, следует отметить, что исследования ограничиваются, в основном, национальным уровнем, и акцентируются преимущественно на проблемах смертности трудоспособных возрастов. Причем в центр внимания исследований попадают, как правило, проблемы мужской сверхсмертности, а анализ причин смертности ведется чаще всего на уровне классов причин. Наконец, практически отсутствуют оценки потерь человеческого капитала в России, связанные с масштабами и спецификой смертности в 90-е годы.

Таким образом, цель настоящего исследования заключается в том, чтобы оценить демографические деформации человеческого капитала в России 90-х годов и обосновать необходимость корректировки стратегии экономических преобразований, с учетом роли человеческого фактора в социально-экономическом развитии

В соответствии с целью определены следующие задачи:

- выявить типичные подходы к оценке роли человеческого фактора в концепциях экономического развития и установить логику их последовательной эволюции;

- оценить эффективность концепции экономической модернизации России по критерию издержек человеческого капитала в его демографическом измерении;

- установить масштабы и причины потерь человеческого капитала в 90-е годы за счет преждевременной смертности, а также их возрастную, тендерную, региональную специфику.

Объектом исследования является население Российской Федерации с учетом его возрастных, тендерных и региональных особенностей. Предмет исследования -особенности смертности населения России и обусловленные ей потери человеческого капитала в 90-е годы.

В диссертационном исследовании были использованы Доклады ПРООН о человеческом развитии, материалы ВОЗ, Всемирного Банка, официальные документы Правительства России о стратегии социально-экономических реформ, Доклады о социальном положении и состояния здоровья различных групп населения, публикации отечественных и зарубежных авторов по проблемам человеческого развития, различным аспектам формирования человеческого капитала и динамике отдельных элементов человеческого капитала в России в 90-е годы. Эмпирическую базу исследования составили данные официальной статистики смертности в разрезе возрастных групп, отдельных причин смерти но России в целом и регионам за 1989-1999 г. Достоверность полученных результатов обеспечена надежностью и адекватностью задачам источников информации и аналитических методов исследования.

Научная новизна работы заключается в том, что:

Выявлены основные подходы к роли человеческого фактора в концепциях экономической модернизации; установлена логика последовательной эволюции концепций: от фактора экономическою роста - к цели развития; определены источники эволюции с акцентом на опыт трансформации развивающихся экономик, доказавшим действенность «перестройки с человеческим лицом».

Установлена неэффективность концепции экономической модернизации России по критерию издержек человеческого капитала в его демографическом измерении, основными признаками которой являются: а) увеличение потерь, как за счет роста смертности, так и в результате ее омоложения; б) качественные деформации структур и причин смертности; в) формирование прогностически неблагоприятного долгосрочного тренда смертности.

Обоснован феномен «кризисного» типа смертности 90-х годов, который проявляется: в причинах смертности (поворот к архаичной структуре смертности с доминированием экзогенных и внешних причин); в возрастных особенностях (максимальные темпы роста смертности в поколении 20-34-летних, выросших в период реформ); в региональной специфике (размывание полюса неблагополучия за счет территорий Европейского Севера и Центра России, утративших позиции в годы реформ); в тендерных особенностях смертности этого периода (формирование женского неблагополучия смертности, преимущественно в старших возрастах, связанного с насильственными причинами)

Полученные выводы могут быть использованы органами законодательной и исполнительной власти при формировании политики, направленной на усиление социальной ориентированности переходной экономики. Результаты в отношении особенностей смертности в 90-е годы являются аналитической базой для выработки конкретных решений в области сокращения «избыточных» потерь.

Диссертация: заключение по теме "Экономика и управление народным хозяйством: теория управления экономическими системами; макроэкономика; экономика, организация и управление предприятиями, отраслями, комплексами; управление инновациями; региональная экономика; логистика; экономика труда", Демченко, Тимофей Анатольевич

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Дважды за ушедшее столетие Россия принципиально меняла стратегию развития, до основания разрушая сложившуюся социально-экономическую систему. Между революциями начала и конца века существуют принципиальные различия. Однако между ними есть и немало сходства. К последним принадлежит ставка на скорейшую экономическую (технико-экономическую) модернизацию, как основу развития. В начале столетия этот подход в целом соответствовал господствовавшим течениям экономической мысли, находившимся под влиянием процессов, происходящих в области материального производства, когда накопление капитала и материально-вещные факторы рассматривались как универсальные и определяющие условия и показатели прогресса. Однако попытка и в конце XX столетия опереться на тот же теоретический фундамент, означала полное игнорирование принципиальной эволюции представлений о роли человеческого фактора в социально-экономическом развитии, произошедший, преимущественно за послевоенный период.

Применительно к ситуации в современной России, нас интересуют, прежде всего, те источники эволюции, которые сформировались в рамках современной экономики развития, из опыта модернизации огромного региона стран «третьего мира», бывших колоний европейских держав, добившихся политической независимости и решавших вопросы преодоления экономической отсталости. Это отнюдь не означает отождествления России со странами «третьего мира», однако нельзя не признать наличия значительного числа общих проблем по социально-экономическому реформированию, объединяющих нашу страну с этим регионом.

Анализ различных теорий экономического роста и развития развивающихся стран позволяет выделить несколько типичных подходов к роли человеческого фактора, находящихся в русле классических направлений западной экономической мысли.

Исторически первыми были теории развития, акцент в которых делался на экономический рост путем преодоления преимущественно технико-экономической отсталости, выигрыш от которого мог быть направлен на развитие человеческих ресурсов. Эта идеология, последовательно развиваясь, нашла свое отражение в серии концепций: а) теорий «порочных кругов нищеты», связывающих слаборазвитость с определенным набором взаимосвязанных экономических (низкие доходы, узость внутреннего рынка, нехватка ресурсов для модернизации и др.) и демографических факторов (рост населения); б) теории самоподдерживающегося роста, обосновывающей переход от традиционного к современному обществу западного типа, стадии которого определяются, преимущественно, технико-экономическими сдвигами: уровнем развития техники, отраслевой структурой хозяйства, долей производственного накопления в национальном доходе, структурой потребления и т.д.; в) теорий «большого толчка», которые главное внимание уделяли роли инвестиций, направленных на глубокие структурные изменения в основных отраслях народного хозяйства. На практике реализация этих подходов привела к стремительному росту внешнего долга развивающихся стран странам-донорам и к консервации их технико-экономической отсталости.

В рамках второго подхода в качестве главной цели развития также выступает экономический рост, однако механизм его, сопровождающийся модернизацией комплекса социально-экономических условий, связан с опорой, преимущественно, на человеческие ресурсы. Отправным пунктом этих идей послужил критический анализ концепций, стержневой проблемой которых являлось преодоление дуализма между традиционным (преимущественно) сельскохозяйственным и современным (преимущественно) промышленным секторами, главным регулятором которого выступает межсекторный рынок. Таким образом, модели экономического роста должны были учитывать реальное экономическое поведение субъектов рынка в конкретном культурно-историческом контексте.

Приоритет институциональных изменений в процессе экономической модернизации стран «третьего мира» выдвинул на первый план проблемы развития человеческих ресурсов, проблемы развития человеческого капитала. Именно вложения в «человеческий капитал», рост ценности человеческого труда становятся важнейшими факторами преобразования экономики. Развитие при таком подходе рассматривается как повышение темпов экономического роста путем инвестиций в человеческий капитал и ликвидацию бедности.

Выделение фактора «человеческий капитал» позволяет идентифицировать принципиально важный источник экономического роста, каким являются знания и компетенция, а значит, правильно определить экономическую роль образования, науки, здравоохранения, которые до этого рассматривались как потребляющие и непроизводительные. Большое число эмпирических исследований показали, что эффективность инвестиций в человеческий капитал выше, чем в физический. Более того, нередко квалификация рабочей силы и качество физического капитала могут рассматриваться как субституты. Низкое качество физического капитала может быть компенсировано высокой квалификацией рабочей силы (что показал, в частности, опыт Японии и ряда быстро развивающихся стран Юго-Восточной Азии), а высокое качество физического капитала в значительной мере обесценивается низкой квалификацией рабочей силы.

Если суммировать многочисленные исследования 90-х годов по проблемам экономического роста, то оказывается, что в качестве наиболее значимого фактора макроэкономического роста признается человеческий капитал. Этот фактор в настоящее время отгеснил такие важные переменные, как сбережения, инвестиции и динамику населения. Характерно, что другие параметры - инфляция, правительственные расходы, фискальная и монетарная политика и политическая нестабильность - даже не рассматриваются в большинстве моделей в качестве важнейших макроэкономических факторов роста.

Таким образом, подход к развитию человеческого потенциала представлял собой двоякое отступление от традиционных концепций экономического роста. Во-первых, он показал, что инструментом развития является не столько накопление физического капитала, г. е. инвестиции в машины и оборудование, но, прежде всего, развитие человеческого капитала. Во-вторых, и, возможно, это наиболее значимый результат, акцент на развитии человеческих ресурсов с неизбежностью поставил вопрос о целях этого развития, определив динамичное развитие нового подхода к роли человеческого фактора в теориях экономического роста и развития.

Во второй половине 80-х г. идеи о том, что люди и их развитие являются не только средством, но и важнейшей целью общественного прогресса, стали получать все более широкую поддержку в экономических исследованиях, разработке национальных программ развития и проектов международного сотрудничества. Центральная идея новой концепции состоит в том, что благосостояние должно оцениваться по возможности людей вести такую жизнь, которую они считают достойной, а не по уровню дохода в расчете на душу населения. Доход должен рассматриваться не как конечная цель, а как средство, расширяющее выбор человеком той цели и того образа жизни, которые он считает предпочтительным.

Новый подход нашел отражение в программных и аналитических документах международных организаций, а Программа развития ООН (ПРООН) начиная с 1990 г. издает специальные всемирные доклады о человеческом развитии. Предложенные ПРООН методики и измерители человеческого развития позволяют делать сравнительный анализ прогресса, как отдельных стран, так и групп стран в этой области, рассматривать с этой точки зрения их экономическую и социальную политику.

Социальное измерение экономического развития приобрело столь важное значение, что стало каркасом национальных моделей большинства развитых стран, что, в свою очередь, послужило основанием для выводов о формировании «социального государства». Однако с начала 80-х годов, и, особенно, в течение 90-х начали проявляться другие тенденции, суть которых состояла в постепенном переходе к политике «эффективного государства», что означало попытки государства существенно сократить круг своих обязанностей. Провозглашалось, что государство должно выступать не как источник экономического роста, а как партнер, катализатор и помощник. Этот процесс проявился в следующих моментах: а) сокращение перераспределительной роли государства; б) уменьшение государственных социальных услуг и их передача рынку и семье; в) приостановка дальнейшего расширения социальных услуг. На основании новых тенденций часто делается вывод о «крахе» социального государства, о противоречии политики «эффективного государства» возрастающей роли человека в экономическом развитии. По нашему мнению, новые тенденции в развитии социального государства свидетельствуют как раз об обратном. Понимание цели человеческого развития как расширение свободы выбора существенно повышает роль личного участия людей в формировании собственной судьбы. Поскольку человеческое развитие выражается в расширении выбора, постольку более активное участие людей важно именно потому, что оно предоставляет людям более широкие возможности.

Девяностые годы в России сопровождались радикальными изменениями во всех аспектах человеческого развития. По-видимому, нельзя сказать, что все они носили негативный характер. Однако общий итог оказался удручающим. За 10 лет Россия переместилась из группы стран с высоким уровнем индекса человеческого развития в группу стран со средним его уровнем. Не последнюю роль в этом падении сыграла драматическая динамика смертности.

Рассматривая возрастные аспекты потерь в результате преждевременной смертности, надо отметить, что наиболее пострадавшей в 90-е годы группой является население трудоспособных возрастов. Если в детских возрастах (до 15 лет) смертность в целом за десятилетие даже несколько сократилась (на 3-13%), в пожилых возрастах незначительно выросла (на 3-16%), то в трудоспособном периоде рост смертности составил 35-70% с оформлением максимума у мужчин в интервале 20-44 года, у женщин в 20-34 года.

Минимальные темпы роста смертности (или даже ее снижение) обнаружились в самых младших (0 лет и 1-4 года) и самых старших возрастных группах (старше 75 лет), которые принято относить к наиболее социально уязвимым категориям населения. Анализируя причины сложившегося положения, следует отметить, что детская смертность - показатель, гораздо более обусловленный состоянием здравоохранения, чем смертность в более старших возрастах. Говоря о смертности взрослых, мы совершенно справедливо отмечаем, что ситуация близка к катастрофической. Однако, судя по уровню и тенденциям детской смертности, можно сказать, что педиатрической службе удалось удержать ситуацию от обвала. Сложнее со смертностью населения старших возрастов. Относительно благополучная динамика смертности в этой группе, по-видимому, не связана с заслугами здравоохранения, а обусловлена «адап-тированностью» к социальным катаклизмам старших поколений. Таким образом, более опасным для жизни оказалась активная вовлеченность в процессы реформ, поиск своего места и новой роли в быстро меняющейся обстановке, - ситуация в которой невольно оказалось население молодых наиболее активных трудоспособных возрастов.

Что касается причин потерь в результате преждевременной смерти, следует констатировать, что 90-е годы прошли под знаком роста преимущественно насильственной смертности. Об этом свидетельствует следующие факты. Во-первых, - опережающий рост смертности от травм и отравлений (в 1,7-1,5 раз соответственно, у мужчин и женщин на фоне роста смертности от всех причин на 22-15%), а также неточно обозначенных состояний (в 5,3-8,5 раза). Во-вторых, - беспрецедентная структура смертности от травм и отравлений. Во всем мире ведущей причиной смерти в этом классе являются дорожно-транспортные происшествия, в России 90-х годов травматическая смертность определялась самоубийствами, убийствами, случайными отравлениями алкоголем и, так называемыми, повреждениями (без уточнений), суммарно составляющими более половины случаев смерти от этого класса причин. В-третьих, смертность от травм и отравлений носила преимущественно криминальный характер, поскольку за 90-е годы смертность от самоубийств выросла в 1,5-1,1 раза (соответственно, у мужчин и женщин), от убийств в 2,6-2,1 раза; от случайных отравлений алкоголем в 2,1-2,5 раза; от повреждений в 3-2,8 раза. Опережающий рост неестественной и насильственной смертности привел к тому, что в 1999 г. только от двух классов причин: травм, отравлений и неточно обозначенных состояний умерло около 400 тыс. человек, что составляет примерно пятую часть всех умерших в России в этом году.

В структуре смертности от соматической патологии в 90-е годы выросла доля причин, обусловленных не социальным стрессом, как это часто считается в литературе (смертность от инфарктов, например, практически не изменилась, а от язвы желудка росла в том же темпе, что и в целом класс болезней органов пищеварения), а связанных с распространением бедности и деградацией системы здравоохранения (педиатрическая служба, по-видимому, в силу традиционной особой роли оказалась исключением). В качестве индикаторов первой проблемы могут служить: а) рост смертности от инфекций в 2,3-2,6 раз, который практически полностью определяется туберкулезом; б) стремительный рост смертности от пневмоний: в 2,2-1,4 раза на фоне стабилизации смертности от болезней орг анов дыхания в целом; в) беспрецедентный рост смертности собственно от алкоголизма в 2,7-3,7 раза. Наиболее ярким индикатором второй проблемы является омоложение смертности- практически от всех причин: при болезнях системы кровообращения на 3,4-1,8 года, соответственно, у мужчин и женщин; при новообразованиях на 0,8-0,7 года; при болезнях органов дыхания на 5,1-4,8 года; при болезнях органов пищеварения на 5,8-4,1 года; при туберкулезе на 6,0-12,2 года.

Возрастная специфика причин смерти в 90-е годы связана с доминированием травм и отравлений на всей возрастной шкале. Смертность от этих причин выросла во всех возрастах, в том числе: в возрасте до 1 года в 1,4-1,6 раза, в подростковом периоде (15-19 лет) в 1,3-1,4 раза, в трудоспособных возрастах в 1,8-1,7 раза, в пожилом периоде жизни (старше 60 лет) в 1,6-1,2 раза. При этом в детстве рост смертности был отмечен практически только за счет травм (утоплений), а в пожилых возрастах помимо травм (повреждения без уточнений) - еще и неточно обозначенных состояний. Выраженный рост смертности от всех остальных причин пришелся только на трудоспособный период жизни. Судя по причинам, природа роста смертности в различных возрастах специфична. Если в детстве она может быть связана с ослаблением контроля за поведением детей со стороны взрослых, то в пожилых возрастах рост смертности носит явно криминальный характер. В трудоспособных возрастах природа роста смертности наиболее полиморфна.

В результате произошедших изменений можно констатировать, что Россия приближается к параметрам стран «третьего мира» уже не только по уровню, но и по структуре смертности. Болезни системы кровообращения и в 1989, и в 1999 г. занимали 1 место, но их доля снизилась (соответственно 52,4% и 50,3% в мужской и 64,3% и 61,4% в женской популяциях). Новообразования в мужской популяции переместились со 2 места на 3, и их доля существенно снизилась (соответственно 19,4% и 14,7%), в женской популяции они остались на 3 месте, но их вклад также снизился (соответственно 16,2% и 13,8%>). Выросла доля умерших от инфекционных заболеваний (в основном за счет туберкулеза), от психических расстройств (за счет хронического алкоголизма), от болезней органов пищеварения (за счет «других, не алкогольных циррозов печени»), а также от неточно обозначенных состояний и травм и отравлений (за счет убийств, самоубийств, повреждений различной природы, отравлений алкоголем). В доперестроечный период много говорилось о необходимости снижения кардиологической и онкологической смертности. К концу XX века в Рбссии сложилась структура смертности, в которой вклад сердечно-сосудистых и онкологических заболеваний сократился. И этот факт нельзя рассматривать как позитивное изменение, т.к. их место заняли социально обусловленные и практически полностью предотвратимые причины. Таким образом, позитивные сдвиги в смертности населения России, как ни парадоксально это звучит, связаны с увеличением вклада онкологических заболеваний и болезней системы кровообращения, но лишь в том случае, когда этот процесс сопровождается повышением среднего возраста смерти от данных причин.

В 90-е годы начал формироваться феномен женского неблагополучия смертности, который, при сохранении наметившихся тенденций, способен в перспективе привести к сокращению различий продолжительности жизни мужчин и женщин за счет более негативной динамики смертности последних.

В прошедшее десятилетие негативные тенденции женской смертности были локализованы, преимущественно в детских возрастах (до 10 лет), где отмечались более низкие темпы снижения смертности по сравнению с мужской популяцией, а также - в старших возрастах (75 лет и старше), где отмечались более высокие темпы роста смертности по сравнению с мужской популяцией. В трудоспособном периоде темпы роста смертности мужчин в целом были выше, однако в интервале максимального роста смертности (25-34 года) различия между женщинами и мужчинами практически отсутствовали (57-62%).

Женское неблагополучие смертности связано с неестественными и насильственными причинами смерти: в детстве - с утоплениями (рост от 1989 к 1999 г. в 1,3 и 1,4 раза у мальчиков и девочек, соответственно); в трудоспособном периоде - с отравлениями алкоголем (2,0-2.4 раза), а также убийствами (1,9-2,1 раза); в пожилом возрасте - с повреждениями без уточнений (2,4-2,9 раза) и неточно обозначенными состояниями (в 7,8-11,5 раза).

Девяностые годы принципиально изменили региональный профиль смертности в России, в результате чего соответствие территориальных распределений смертности на протяжении 90-х годов было практически утрачено, о чем наглядно свидетельствует динамика коэффициента корреляции. Значения коэффициента, рассчитанные для всего множества российских территорий, в 90-е годы снизились, причем в мужской популяции в 1989-1996 гг. они варьировали от 0,6 до 0,8, т.е. сохранялся достаточно высокий уровень сходства регионального распределения смертности, после 1996 г. коэффициент снижается до 0.4-0,5, т.е. в этот период различия в региональном распределении нарастают. В женской популяции наблюдаются те же закономерности, т.е. сходство в региональном распределении снижается, хотя и меньшими темпами, чем для мужчин: и в 1999 г. коэффициент ранговой корреляции составлял 0,6. Таким образом, если в 1989-1998 гг. уровень сходства регионального распределения был высоким, то в 1999 г. он стал средним, но средним "по верхней границе", в то время как для мужчин он был средним "по нижней границе".

Изменения носили избирательный характер. Полюс территорий с низкой по российским меркам смертностью остался практически прежним, тогда как состав групп со средними и, особенно, высокими уровнями смертности заметно модифицировался. В течение всего периода в группе с низкими уровнями смертности сохранялся коэффициент корреляции на уровне 0,9-0,7 для мужского и 0,9-0,8 для женского населения. В группе со средними уровнями смертности коэффициент корреляции сократился к концу исследования до 0,4 для мужчин и 0,6 для женщин. В группе с низкими уровнями смертности значения коэффициента снизились до уровня 0,2-0,3, что свидетельствует практически об утрате соответствия с распределением территорий в этой группе в начале периода.

Максимальные темны роста смертности за десятилетие обнаружили территории Европейского Севера и Центра России, в результате чего они заместили полюс неблагополучия в России: для мужчин практически полностью «вытеснив» ВосточноСибирские и Дальневосточные регионы, а для женщин - существенно разнообразив их состав. Территории - лидеры роста смертности в 90-е годы традиционно относятся к числу относительно неблагополучных, т.е. с уровнями смертности, превышающими среднероссийский уровень, особенно для мужчин. Вместе с тем, ни одна из этих территорий не принадлежит к анклаву российской сверхсмертности, расположенному, как известно, в Сибири и на Дальнем Востоке. Таким образом, складывается впечатление, что в 90-е годы максимальный рост смертности отмечался отнюдь не на полюсе неблагополучия, а в группе с более надежными позициями, которые в значительной мере были утрачены в годы реформ.

Рост смертности на Европейском Севере и Центре России, выведший их в «лидеры» российской сверхсмертности к концу 90-х годов происходил под двойным давлением, как травм и отравлений, так и болезней системы кровообращения. Это основное отличие от общероссийской динамики смертности, которая определялась, преимущественно, насильственными причинами смерти.

В заключение обсуждения возрастной, тендерной и региональной специфики смертности следует отметить, что «кризисный» характер смертности 90-х годов отчетливо проявился в тесной зависимости ее динамики от обострений социально-экономического кризиса с наиболее отчетливым пиком середины десятилетия.

На середину 90-х годов приходится максимальный рост смертности любой этиологии: соматической и психической; экзогенной и преимущественно эндогенной; инфекционной и насильственной природы. Универсальность этой закономерности еще предстоит осмыслить. Важно другое - резкий подъем смертности середины 90-х годов нельзя сводить лишь к проблеме алкоголизма и обусловленных им последствий, хотя доминирующая роль этого фактора несомненна.

На середину 90-х годов пришелся максимальный рост смертности во всех возрастах: начиная от младенчества и заканчивая глубокой старостью. В максимальной степени смертность выросла в возрастах от 30 до 54 лет: в 1,9-2,1 раза у мужчин и в 1,7-1,8 раза у женщин с пиком в 40-44 года и у мужчин, и у женщин. На протяжении 90-х годов профиль сверхсмертности подвергся существенному омоложению, с оформлением максимума в интервале 20-34 года, т. е. в поколении молодежи, выросшей в период социальных и экономических преобразований в стране.

На середину 90-х годов пришелся максимальный рост смертности во всех российских регионах. 11оскольку рост смертности произошел во всех возрастах и практически от всех причин смерти, темпы роста смертности оказались практически никак не связаны с исходными уровнями. Таким образом, начал складываться новый региональный профиль смертности, который во все большей степени определяется локальными «кризисными», чем долгосрочными факторами смертности.

Существенный рост, омоложение и структурные деформации смертности в 90-е годы привели к заметному росту потерь человеческого капитала.

Общая «цена» преждевременной смертности в России в 1999 г. измерялась в 14 млн. 940 тыс. потерянных лет потенциальной жизни мужчин и в 5 млн. 486 тыс. -женщин. На каждую 1000 населения это составляет порядка 230 лет для мужчин и 80 лет для женщин. При всей условности экономических характеристик потерянных лет потенциальной жизни, тем не менее, полезно заметить, что по оценкам Всемирного Банка, один потерянный человеко-год обходится обществу в 10000 долларов США.

Даже если значительно скорректировать эту цифру для России, экономические потери за счет преждевременной смертности огромны.

Анализ смертности с позиций потерь человеческого капитала выводит в число приоритетов номер один население трудоспособного возраста. На эту группу в 1999 г. пришлось 76,6% общего числа потерянных лет потенциальной жизни мужчин и 63,2% - женщин. На второе место по величине потерь вышло детское население. За счет смертности в этих возрастах потери составили 13,7% у мужчин и 22% у женщин. В старшей группе высокий возраст смерти, несмотря на самый высокий уровень смертности, привел к относительно небольшому вкладу в общие потери: 9,8% у мужчин и 14,8% у женщин. В результате динамики смертности 90-х годов распределение возрастных приоритетов заострилось. Роль трудоспособных возрастов в общих потерях выросла, детских сократилась, а пожилых осталась практически неизменной.

В соответствии с возрастной спецификой потерь, очевидно, что на первом месте в числе ведущих причин находятся отравления и травмы. В 1999 г. они определяли 42,3% потерянных лег потенциальной жизни мужчин и 23,9% у женщин. У мужчин потери за счет травм вдвое превышали потери за счет болезней системы кровообращения (23,9%), у женщин были сопоставимы с ними (25,5%). Характерно, что за счет молодых возрастов смерти высоким приоритетом (4 место) обладают инфекционные болезни, на долю которых у мужчин (4,9%) приходится лишь вдвое меньше потерь, чем, например, от всех новообразований (9,4%).

Региональный профиль потерь вновь привлекает внимание к территориям Восточной Сибири и Дальнего Востока с характерными для них не только высокими уровнями, но и ранним возрастом смерти. Если полюс неблагополучных по уровню смертности территорий в 1999 г. был представлен территориями как европейского, так и азиатского Севера, то полюс неблагополучия по уровню потерянных лет потенциальной жизни носит преимущественно «зауральский» характер.

С точки зрения угроз развитию человеческого капитала в 90-е годы произошли следующие значимые сдвиги. Во-первых, наиболее быстрыми темпами росли потери, обусловленные экзогенными и социально зависимыми причинами. В результате в число приоритетных вышли проблемы охраны здоровья социально уязвимых групп населения. И если прежде к категории социально уязвимых относились группы лиц определенного статуса (бомжи, вынужденные мигранты, лица, содержащиеся в закрытых учреждениях и т.д.), то 90-е годы существенно расширили эту категорию за счет населения, живущего в состоянии хронической бедности. Усиливающаяся социальная поляризация здоровья является новой, но, по-видимому, долгосрочной проблемой. Два фактора (удельный вес в населении и профиль здоровья маргинальных групп) являются значимыми в прогностическом плане. Причем, роль и того и другого существенно определяется стратегией социальной политики. Во-вторых, за прошедшее десятилетие кризис здоровья в России окончательно локализовался в трудоспособных возрастах. Проблема улучшения здоровья и снижения смертности в средних возрастах - это, прежде всего, проблема образа жизни. Об этом свидетельствует опыт стран, добившихся существенных успехов в этом направлении. Вместе с тем, для большинства российских граждан выбор в пользу здорового образа жизни практически исключен реальными условиями жизни: распространением бедности, безработицы, сужением легальной социальной перспективы. В этом же контексте необходимо рассматривать главную проблему российского образа жизни - пьянство и алкоголизм.

Обсуждая возможности изменения ситуации полезно обратиться к опыту стран, добившихся заметных успехов в области снижения смертности. Он свидетельствует, что стратегия может быть эффективной лишь в том случае, когда люди перестают рассматриваться исключительно как средство для достижения экономического прогресса, перестают быть «человеческим фактором», когда экономический рост осуществляется не за счет, а в интересах человеческого развития. Это не политическая декларация, но идеологическое обеспечение реальной деятельности, в результате которой в развитых странах были и продолжают инвестироваться значительные средства в развитие человеческого капитала.

Для того, чтобы в России были приняты необходимые меры, обеспечивающие долгосрочный устойчивый эффект снижения смертности до цивилизованных уровней, необходимы не только значительные средства. Необходима корректировка приоритетов социально-экономического развития, тем более, что Россия подтвердила приверженность ключевым ценностям, провозглашенным мировым сообществом в качестве стратегических целей, ратифицировав международные документы и взяв на себя соответствующие обязательства.